–
– Хватит! У меня нет на это времени. Проси его!
Аонель наконец уступила. Броня задиристости и отваги сошла, открывая мягкое нутро. Молодая, отчаявшаяся девушка, которая должна просить кого-то, чтобы он отравил ее мать. Альтсин глядел на две слезинки, стекающие по ее щекам, и… не чувствовал ничего. Лед все еще держал его в объятиях, и он был этому чрезвычайно благодарен.
– Тфоя… – Она запнулась, не глядя ему в глаза. – Тфоя рука
– Да. Моя рука отворит эту дверь. – Он подал ей бутылочку. – Пусть тропа ее будет широка.
Отступил. В этот миг его роль завершилась. Почти.
Смотрел, как девушка подходит к матери, обнимает ее, хочет прижать к себе. Видел, как руки старшей напрягаются в цепях в тщетной попытке ответных объятий. Обе что-то судорожно шептали друг дружке, быстро, сдавленным голосом, обмениваясь словами на языке, которого он не знал. Аонель дотрагивалась пальцами до лица матери, водила по нему, словно пытаясь читать и запоминать карту боли, выписанную морщинами впалых щек и шрамами на голове. Не знал, плачет ли девушка, – ему не было до этого дела. Альтсин повернулся к стене, ощущая внезапную усталость. Вены все еще наполняла ледяная ярость, он явственно видел все подробности: черные камни стен, раствор между ними, свою тень, отбрасываемую огнем факела. Шепот за спиною стих, и он принялся неторопливо считать.
Прежде чем он дошел до тридцати, услышал приглушенный всхлип.
Младшая из женщин плакала, обняв старшую:
–
Подошел к ней, вынул бутылочку из ее пальцев.
– У нас нет времени на бабские слезы, – прорычал он. – Жрецы могут вернуться в любой момент.
Он оторвал ее от матери и грубо подтолкнул в сторону выхода.
– Обожди меня там.
Девушка изменилась во мгновение ока, лицо ее исказилось бешенством, и она зашипела нечто, что могло быть лишь проклятием. Потянулась к поясу.
–
–
– Иди! Он прав, у нас немного времени.
Девушка словно сжалась, опустила голову, затряслась. Вор глядел, как она идет в сторону двери и исчезает во тьме.
– Так сколько нужно, двенадцать капель?
Сам удивился спокойствию в своем голосе.
– Да, – прикованная женщина подняла голову. – Двенадцать.
После четвертой она сомкнула губы.
– Твоя рука… – прошептала она, – если ты ранил ее о клинок, то ни один целитель тебе не поможет. Раны, нанесенные этим оружием, не заживают.
– Посмотрим, – пробормотал он.
Она же повернула к нему лицо:
– Ты знаешь, что давно мог бы уйти из этого подвала. Милосердие… сочувствие… несмотря на лед. – Она улыбнулась почти жалобно. – Моя дочь не настолько сильна, как она думает, то, что ты снял с ее плеч, сломило бы ее, будто сухую тростинку… Я должна тебя поблагодарить… если бы кто сказал мне…
Альтсин легонько прикоснулся пальцем к ее губам:
– Я знавал кое-кого, кто говаривал, что бабам лишь смерть может закрыть рот, – прошептал он.
Она коротко рассмеялась:
– Ты прав. – На миг она выглядела так, словно пыталась на чем-то сосредоточиться. – Ваши алхимики – мастера в своем искусстве… похоже, я узнаю кое-какие составляющие: двенадцати капель может оказаться и многовато.
Открыла рот.
– …пять, шесть, семь… – считал он падающие капли, концентрируясь на каждой, чтобы только не смотреть ей в лицо: – … Одиннадцать, двенадцать. Хватит.
– Так, теперь все закончится быстро. Твоя рука…
