Ему нет нужды поворачиваться, чтобы видеть, как светится ее лицо. Но он поворачивается. Любит на нее смотреть.
У нее темные волосы, заплетенные в две косички, карие глаза и веснушки, которые она перестала скрывать с той поры, как он сказал, что они ему нравятся.
– Эта долина – чудесное место, – говорит она.
– Знаю.
Они улыбаются друг другу.
– Брат…
Голос раздается со стороны, он тихий, едва слышный.
Он поворачивается. Энду’рех. Первородный.
– Приветствую.
У Энду’реха припухшие плечи и набрякшее лицо с губами словно пара синих полусваренных улиток. Ничего странного, что он говорит шепотом.
– Еще четыре дня – и конец… – Брат пытается улыбаться, но выглядит это так, словно он изо всех сил старается не закричать.
– Выдержишь?
– Старший говорит, что никто другой, кроме меня, не выдержит.
– Те, кто переносил их хуже, уже мертвы.
Лицо и плечи первородного покрывают свежие татуировки. Сложные узоры заплетаются вокруг глаз, идут по щекам к губам. Стекают вниз по плечам. Кожа вокруг рисунков выглядит обожженной. Не все красители впитываются одинаково хорошо. Те, которым нужно быть голубыми, обрели оттенок гнилого мяса. Следует надеяться, что, когда опухоль сойдет, цвета будут такими, как до?лжно.
Он знает, что брат подвергается этим пыткам уже месяц. Старший уже изукрасил ему спину, грудь, живот и ноги. Лицо всегда оставляют напоследок.
– Когда ты уходишь?
– Через десять дней. Наш Господин ждет.
Наш Господин. Он склоняет голову.
* * *Хотя он носит в себе бога, он редко ощущает его полное Присутствие. Ох, он с ним днем и ночью, смотрит, слушает, наблюдает, отдает приказы, принимает решения о жизни и смерти, но такое Присутствие скорее схоже с чудовищем, притаившимся на дне темного озера. Почти невидимым.
Но когда бог приходит в полной мере… Это словно безрукий и безногий калека внезапно снова получает возможность бегать, или глухой, слепой и лишенный обоняния волшебно исцеляется, будучи на лугу, поросшем дивными цветами. В первый миг человек оказывается ошеломлен, не в силах воспринять все чудеса.
И так оно всякий раз, когда бог, выбравший его своим сосудом, выныривает наружу. Без предупреждения, он просто – вдруг, в мгновение ока – ЕСТЬ. И тогда он внезапно видит Силу, но не так, как ранее, ощущает ее, как рыба ощущает воду, всем телом, и одновременно он же и является Силой: рыба и море в одном. Чувствует зарождающуюся в глубинах земли дрожь, которая миллионы лет спустя вознесет новые горные цепи и затопит древние равнины на дне океанов. Видит безумствующие высоко над высочайшими тучами вихри, что сильнее и холоднее, чем все ветры, облизывающие поверхность мира. Слышит океан, лежащий в тысяче миль, ленивый и неукротимый, но все равно уступающий силам, что мощнее, чем он. И ощущает остального СЕБЯ, разбросанного по половине континента, в десятке-другом сосудов, и знает, что истинная Сила придет, когда те части соберутся вместе. Тогда бы он мог заставить горы, чтобы те не ждали миллионы лет, но восстали за несколько дней, и что с того, что потоки лавы и сотрясения земли изменят тогда лицо мира? Мог бы совлечь ледяные ветра с небосклона и приказать им заморозить целые страны, мог бы поднять воды морей на десятки миль внутрь суши, затопляя леса и долины. Мог бы разорвать не только этот континент, но и все прочие, вырезая на них свое имя для еще большей славы.
Но чувствует он и других. Серые, синие, багряные и пурпурные Присутствия братьев и сестер по клятве. Они встали бы у него на пути, подобно тому как и он встал бы на их пути, когда бы кто-то в своем безумии пожелал бы совершить подобную резню среди смертных. Кем бы он был без них?
Но нынче это в расчет не принимается. В расчет принимается лишь это чуждое Присутствие. Ох, когда бог идет, он
