– Однако, – сказал Ефимовский, пряча карты обратно в колоду.
Я вновь зарядил пистоль. В это время Илва подняла оброненный охранником лейфтр.
– Тоже сломан, – сказала она. – Он не смог бы из него выстрелить.
С пистолем в руке я заглянул в помещение, из которого появился охранник. Пусто, лишь у стены стоял большой накопитель молний. Я подошел ко второй двери и тоже ее распахнул.
– Этот не опасен, – сказал я.
Второй охранник лежал на полу. Провода соединяли его тело с накопителем, в котором закончился заряд. У выключенного охранника не было оружия – ни меча, ни лейфтра. Третья комната оказалась пуста.
Вот поднял меч поверженного врага, взмахнул, раз, другой, бросил на пол и наступил, ломая клинок.
– Плохое оружие, – пояснил он.
Когда мы проходили через ворота сквозь дыру в паутине, высушенное тело паука шевелилось на ветру, и паук казался живым.
– Джонни прошла здесь? – шепотом спросила идущая следом Илва.
– Да. – Я кивнул на мертвого ратуса, лежащего за воротами.
В нем торчало по меньшей мере две стрелы.
Большое помещение, в котором мы оказались, служило лабораторией саргарцев. Или мастерской, где они оживляли своих слуг. Вдоль правой стены зала на спускающихся с потолка цепях с крюками висел подземный левиафан – у меня не хватало слов, чтобы по-другому описать это чудовище. Назвать его просто гигантским червем было не совсем верно. Это был сверхгигантский червь размером с кита, занимающий все пространство у стены от начала до конца мастерской. Половина его бронированного тела, начиная с хвоста, была обшита пластинчатым каркасом, но голова и передняя часть, до которых не добрались маги-вивисекторы, уже сгнила, и на ее месте остался лишь скелет.
С левой стороны зала стояли стеклянные автоклавы, большинство из которых было повреждено. Наполнявшая их маслянистая жидкость вытекла, образовав высохшие следы на металлическом полу у зарешеченных сливных отверстий. Целыми оставались лишь два автоклава, провода от которых шли к искрящему и потрескивающему накопителю молний. За стеклом одного из них покоился ратус, его руки и ноги были закованы в сеть металлических пластин, проволока врезалась под кожу. Грудь ратуса равномерно поднималась и опадала.
– Убей его, – сказала Илва.
– Зачем? – спросил я.
– Убей! – отвернулась Волчица.
Я подошел к накопителю молний, отключил провода от автоклава, ратус дернулся и затих.
– Этот червяк мне действует на нервы, – кивнул на подземного левиафана Ефимовский. – Не помню, чтобы такое было в игре, но, очевидно, нечто подобное мои дизайнеры намутили.
– Если саргарцы не притащили эту тварь с собой, – сказала Илва.
Я вспомнил оживленного ими кракена, с которым мы сражались в подземной реке «Хвергельмира», и сказал:
– Не думаю. Помните рев в подземелье? Наверное, эти твари здесь еще обитают. Да и размеры животного совпадают с туннелем, по которому мы шли.
Створки ворот на выходе пошатнулись от порыва ветра и вновь вернулись на прежнее место. У ворот появилась размытая фигура бородатого самурая. На этот раз его увидел не только я. Илва схватила меня за плечо, из руки Вота со щелчком выскользнул меч. Моя ладонь, сжимающая рукоять пистоля, стала потной. Биение сердца усилилось. Но этого не может быть – мы же в обычной игре. Это лишь наваждение, причуды сознания. Хотя думаю, что мое настоящее сердце тоже забилось сильнее.
«Ламберт, ты настырный малый. За прошедшее время ты не сильно изменился», – раздалось в моей голове.
«Кто ты?» – мысленно спросил я, но в ответ услышал лишь смех, и фигура растворилась во мраке.
Я помотал головой, прогоняя бессмысленный поток звуков и слов.
– К выходу, – сказал я. – Джонни пошла туда.
И решительно направился к воротам. Но металлический пол вздрогнул, и я едва не упал. В голове снова раздался смех и чужие слова: «И я, и они хотим твоей смерти».
Пол заскрежетал, вздыбился, будто под ним передвигался кто-то очень большой. Лопнули стекла автоклавов, мертвый ратус выплеснулся вместе с жидкостью на пол.
– Откуда ты меня знаешь?! – прокричал я, стараясь удержаться на ногах.
