И я увидел ловчего. Наверное, это был самый большой ловчий из всех, встреченных мною. Он походил на огромное выкорчеванное дерево, с сухими ветвями-конечностями и уродливыми наростами на теле. Глаз у него не было. Во всяком случае, я их не заметил. Зато на голове раскрывались целых три рта, заполненных острыми зубами, и я невольно вспомнил рты ползуна, чавкающие и жадно заглатывающие добычу.
Для такого огромного существа ловчий передвигался достаточно бесшумно. Лишь тихо шуршали по полу лапы с длинными, словно корни, пальцами, и монстр будто плыл над полом.
Пистоль? Нет, такого из пистоля не взять. Я вскинул пароэфирное ружье, попятился… Выстрел! Пуля попала в ловчего выше второго рта. Было видно, как из образовавшейся дыры вылетело облачко древесины вместе с каплями крови. Монстр заревел и за секунду сократил расстояние между нами вдвое. Новый выстрел! Еще один, и еще! Ружье вздрагивало у меня в руках, пули входили в тело чудовища, но оно все надвигалось на меня, упрямо и неотвратимо. Задетая им сигнальная паутина рвалась у него над головой, и ветви зелеными змеями опускались на пол. Оул бросился на ловчего, замахиваясь мечом, но, отброшенный ударом чудовищной лапы, проехался по полу и с хрустом приложился об одну из колонн. Глаудис размахивал кинжалом и что-то кричал у меня за спиной.
Пароэфирное ружье щелкнуло и затихло – в нем кончились заряды. Тогда я выхватил древний пистоль. Спиной уперся в колонну, обеими руками поднял оружие перед собой. Я знаю, что монстра не остановить. Я здесь погибну. Мы все погибнем – крылатый, мечтающий о доспехах мальчишка, Котенок, которую теперь не вернет Костоправ. Но сдаваться просто так я не собирался. Ловчий уже находился очень близко. Я поймал на мушку одну из его раскрытых пастей.
И тут на меня накатило то странное чувство, что я испытал в шагоходе. Возможно, это случается со мной из-за избытка чувств в момент опасности. Может быть, сознание пытается отдалиться от страха жизни. Но мир вокруг меня снова утратил реальность. Колонны остались колоннами, однако символы на них расплылись, превратились в однотонную серую поверхность. Лежащий оул ничем не отличался от нарисованной неопытной детской рукой кучи перьев. Ловчий не утратил объем, но теперь он выглядел словно большая уродливая кукла с изображенными на ней ртами. Я видел, куда стрелять, чувствовал, где бьется сердце чудовища. Но я медлил, потому что сквозь обличье ловчего проглядывал другой образ, словно внутри монстра скрывался человек. Мужчина в изорванных одеждах. Усталое заросшее лицо. И глаза – знакомые, как у близкого человека.
…Я вспомнил женщину – мягкая походка, полные губы, густые волосы, и – независимость дикого зверя. Как ее звали?
Еще я увидел нити. Едва заметные, они выходили из тел окружающих меня людей и нелюдей и терялись в темноте подземелья. Словно гибкие тонкие хлысты демона-кукловода, только гораздо более могущественного.
Я выстрелил, но не в сердце ловчего, а в нить, идущую от его тела. Нить лопнула, упала на землю и растаяла тьмой. Перед этим я увидел, как от нее отлетели зеленые цифры урона. Ловчий пошатнулся, но устоял на ногах, а потом медленно-медленно попятился. Человек внутри его выглядел, словно только что проснулся после тяжелого кошмара – испуганные глаза, открытый в немом крике рот. А потом видение исчезло. Ловчий стал прежним монстром, который спасался бегством.
Вернулась реальность. Нет, не реальность. Игра.
Потому что я вспомнил себя. Вспомнил далеко не все, но достаточно, чтобы узнать, почему на моей руке вытатуировано имя «Игорь Ламберт».
