– Парфений, а мисяне ведь Христу поклоняются!
– Что с того?
– Выходит, я христианскую душу погубил?
– И еще немало погубишь. Война ведь.
– Но наше дело фуражом заниматься, добывать пропитание для армии, а не брать на душу грех смертоубийства!
– Что, парень, чистеньким хочешь на войне остаться? Чего ж ты у мамки под подолом в Салониках своих не остался?
В этот миг Малфрида глухо застонала, не приходя в себя.
– Гляди, гляди, живая! – воскликнул юноша. – О, почтенный лохаг Парфений, давай отнесем ее к лекарю Макриану! Говорят, он и мертвых к жизни возвращает. А она… Она красивая, да?
Лохаг принялся журить юношу, твердил, что им надо добывать пропитание для армии, а не спасать раненых красавиц, но юноша молча подхватил бесчувственную женщину на руки и отправился туда, где на дороге ждала телега. Там уже было немало снеди, которую фуражиры армии базилевса Иоанна Цимисхия набрали в окрестных селах, имелось даже несколько овец со связанными ногами, которые жалобно заблеяли, когда поверх них уложили женщину, заквохтали куры в плетеных клетках. А вот поохотиться как следует да добыть дичи для знатных воинов, к сожалению, сегодня не получилось, пояснил Парфений ожидавшим их другим фуражирам. Стрелок Еводий оказался куда хуже, чем похвалялся, подстрелил какую-то местную молодку в кустах. Ибо кем еще могла быть эта женщина в болгарской крестьянской одежде, как не прятавшейся от людей базилевса мисянкой?
Малфрида пришла в себя от резкой боли, вскрикнула, на миг открыла глаза.
Сидевший подле нее бородатый мужчина в островерхой шапочке держал перед собой окровавленное древко стрелы, одновременно прижимая к ее ключице пропитанную кровоостанавливающими настоями тряпицу.
– Успокойся, женщина, успокойся! Важные для жизни органы не задеты, ты будешь жить.
У Малфриды все плыло перед глазами. Она с трудом поняла, что он говорит, но все же догадалась, что этот бородатый врачеватель обращается к ней по-гречески. Некогда Калокир обучал ее этому языку, а тому, кто для заклинаний выучивал звуки леса и умел вторить голосам птиц и зверей, несложно было запомнить и чужую речь. И вот теперь это пригодилось…
Врачеватель еще что-то говорил, пока перевязывал ее рану. Малфрида поняла, что он предлагает ей поспать, отдохнуть, пока она не наберется сил после потери крови. Но она не сразу уснула, смотрела по сторонам. Поняла, что лежит на тюфяке в каком-то довольно длинном помещении со сводчатым беленым потолком. Такие она видела в монастырях. О, Перун великий, неужели она попала в христианскую обитель?
Когда лекарь удалился, Малфрида приподнялась, но тут же со стоном упала. Видела, что вокруг лежат и стонут, а то и хрипят какие-то бедолаги. Между ними и впрямь расхаживали облаченные в темные одеяния священники, но были тут и люди в островерхих кожаных шапочках и полотняных передниках, забрызганных кровью, такие же, как тот, что врачевал и ее. Лекари, поняла чародейка. Она в госпитале для раненых. Но эти раненые были византийскими воинами! Она оказалась среди врагов!
А потом она увидела Невену. В помещении находилось несколько ухаживавших за страждущими женщин, и ее бывшая служанка была одной из них. Малфрида хотела ее окликнуть, но Невена была занята, возилась с ранеными, а затем вышла куда-то с охапкой окровавленного полотна и больше не возвращалась.
Малфрида была слишком взволнована, чтобы уснуть. Но боль в ране донимала, дышать было трудно, а к вечеру ее начало познабливать. К ней никто не подходил, все были заняты другими ранеными, подле некоторых задерживались священники, читали молитвы, осеняли страждущих крестным знамением. И только к вечеру в лекарне стало тише, хотя вряд ли можно было назвать тишиной приглушенные стоны и скрежет зубов воинов, пытающихся сдерживать вопли. Но Малфрида находила в этом некое удовлетворение – она догадалась, откуда столько раненых. Значит, Святослав не позволил так просто покорить себя, значит, он сражается! А еще ведьма использовала это ночное время, чтобы постоянно шептать заговор, останавливающий кровь и изгоняющий заразу из ран. Она повторяла его снова и снова. Сперва было тяжело, она путала слова, ее мутило, подступал жар и все вокруг плыло. Хорошо, что в какой-то миг рядом оказался кто-то из лекарей, напоил ее, положил на лоб влажную тряпицу. Это принесло некоторое облегчение, она вновь стала монотонно твердить заклинания, освобождая себя от боли и приказывая ране затянуться. У нее начало получаться. Благо, что святоши к ночи тоже удалились. А вот лекари не успокаивались. То и дело кого-то уносили на носилках в соседнее помещение, оттуда, из-за толстых каменных стен, порой слышались крики, сдавленный вой. Но Малфрида старалась не обращать на это внимания, она шептала и шептала заклинания, не останавливаясь ни на мгновение, пока сознание не стало гаснуть и она не погрузилась в сон.
Утром рядом с ней стал вертеться какой-то парень. Говорил без умолку, принес кусок лепешки с сыром и немного вина, угощал. И все пытался что-то объяснить. Малфрида поняла: оказывается, это он угодил в нее, когда метил в лань в чаще.
