диване, – лучше, чем на полу.
Дурик Агафен был в восторге от того, что он теперь может думать такими сложными новыми словами. А о том, какие чувства были у Старка, когда он обнаруживал у себя мысли подобной глубины, лучше не рассказывать.
Появление в «Скорой помощи» Риза прервало размышления Агафена о диване. Увидев Риза, Агафен улыбнулся. Он уже знал, что это – Риз. Риз часто говорит с ним… Говорит с ним… О чем-то…
Риз остановился у самого входа. Он смотрел на Агафена и думал. В том, что Гай Юлий Агафен – это Дюшка Клюшкин, Риз вообще-то сильно сомневался. Да, он съел мясо. Да, повторил, что он Дюшка. Да, его, придурка, легче было подменить на Дюшку. Но это все еще ни о чем не говорит! Съел мясо – подумаешь, он же даун, он все что угодно может слопать. Повторил, что Дюшка, – ну и что, это у него манера такая – повторять. Да и какой смысл ангелам делать из Дюшки дурачка?
Агафен улыбался Ризу широко и открыто. Словно издевался.
«А подменить могли любого, – продолжал размышлять Ризенгри. – Хотя, с другой стороны, – как? Вот живет себе человек на Земле-4, его все знают. У него семья, работа, друзья, привычки. Вдруг – бац! – в его тело вселяют Дюшку. А человека куда? И как Дюшку в него бац? Что, вытащили Дюшкины мозги и… Если бы Дюшка был супермутантом, тогда проблем не было бы: изменил тело и… О! Вот! Вот оно, то, что надо! Конечно!
И как это ему сразу не пришло в голову! Разумеется, Дюшка теперь просто – супермутант. Потому он и может притворяться любым человеком. Значит, надо всех подозреваемых, то есть претендентов на роль Клюшкина, проверять на мутантские способности. Только вот как именно?»
– А у меня есть лошадь, – отчетливо произнес вдруг Агафен, извлекая из кармана маленькую глиняную фигурку. – Хочешь? На.
Ризенгри оторопел. Чтобы Агафен заговорил сам, по собственной инициативе? О нет! Пока Риз тормозил, Агафен настойчиво повторил:
– А у меня есть лошадь, хочешь, на.
Ризи приблизился к несчастному придурку. Поверить в то, что ангелы превратили его лучшего друга вот в это чучело, он почти не мог. Превратили, стерев память. Наверняка. Но зачем они над Дюшкиными мозгами издевались? Да, такого на мутантские способности не проверишь, бесполезно. Если это – Дюшка, придется как-то по-другому проверять.
– Ты не бойся. Она уже застыла, – сказал Агафен и добавил: – Она из сада.
– Что?
Риз взял из рук придурка глиняную фигурку. Белая лошадь не вызвала у него никаких эмоций. Риз Шортэндлонг понятия не имел о том, что его сестра любила застывший полукруглый сад, наполненный белыми лошадьми. Риз покрутил фигурку в руках.
– Ты – Дюшка Клюшкин? – тихо спросил Риз. – Ты не бойся, ты только шепни, я никому не скажу, честно. Или знак какой подай. Ты – Дюшка?
Агафен промолчал. Раньше он бы просто повторил то, что ему сказали. Но сейчас он с невольной помощью кого-то, кто стал частью его, понял, что повторять не нужно. Потому что это был вопрос. А на вопрос нужно отвечать другими словами, не из вопроса. Но какими словами? Тот, кто сидел внутри Агафена, опять затаился. И не подсказывал. Тогда Агафен вздохнул и выдал свой собственный вариант ответа. Агафен сказал:
– А у меня есть лошадь, хочешь, на. Она из сада. А у меня есть лошадь. Ты не бойся. Она уже застыла. А у меня есть лошадь. Хочешь?
Ризенгри застонал, схватился за голову и ушел на работу, в архив СС. В «Скорую помощь» он заходил теперь только ради Агафена, который мог быть Дюшкой.
Вечером Ризи поставил лошадку Агафена в «своей» квартире на полочку и сел за работу. Разложил на столе какие-то чертежи и задумался. Шортэндлонг проводил в крошечной комнатке номер восемь довольно много времени, почти все вечера. Вечерами Риз мастерил фотоаппарат. И одновременно телефон. Дела продвигались медленно. Риз ужасно ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался техникой. То есть он, конечно, интересовался, но как пользователь. Разбирался в новых, модных марках, знал, чем одна модель круче другой. А вот как самому сделать простейший фотик? Проблема! Ладно, по вечерам на этой отстойной планете все равно нечем заняться…
Лизка постучалась тихонько. В том, что это Лизка, Риз не сомневался. Только она одна так стучалась – словно царапалась. Риз свернул чертежи и пошел открывать.
– Чего тебе?
– Ничего, мама зовет.
