Вдруг показались пагоды – розовые, белые, разноцветные, они выстроились перед третьей насыпью. У них действительно были хрустальные мечи, тонкими иглами сверкающие в лунном свете.
Морис увидел, как пагоды разили ими слизней – дожидались, пока те нависнут прямо над ними, и ударяли мечом в разинутую пасть, а потом быстро отскакивали. Слизни пытались их кусать, но падали замертво.
«А мечи-то и впрямь настоящие!» – восхищенно подумал Морис.
Увы, он нигде не видел Цинь Тинь.
– Цинь Тинь, где ты? Цинь Ти-и-инь! – тщетно звал Морис.
– Слизни убили его? – спрашивал он у других пагод, но те не отвечали.
Морис все продолжал рассыпать соль и выбрасывать слизней в реку. Соль приходилось беречь, так что он старался выкинуть как можно больше тех слизней, на которые она еще не попала. Тем временем пагоды расправлялись с хищниками, уже корчившимися в агонии. Морис выбился из сил и присел на краешек третьей насыпи, где не было ни слизней, ни пагод. Из носа непрерывно шла кровь, и он поменял платки, стараясь плотнее заткнуть нос – хотя знал, что кровь все равно просочится и закапает одежду.
Ему хотелось спать, волной накатывали усталость и жар. Слизни не убывали.
И тут он увидел Цинь Тинь. Тот стоял, едва живой, у третьей насыпи. Морис поднялся посмотреть, что там, и увидел других израненных пагод; некоторые из них лежали на земле. Рядом тихонько напевали три невредимые пагоды – они лечили своих товарищей.
– Поправляйся, Цинь Тинь! Уж я-то знаю, каково болеть.
Цинь Тинь чуть выпрямился и взглянул на Мориса. Казалось, он что-то проговорил, но мальчик не расслышал. Он дотянулся до него и осторожно погладил, а потом снова ринулся в бой.
Когда мешочек из-под соли опустел, Морис стал наполнять его слизнями и вытряхивать их в реку, раз за разом. Ему уже казалось, что прошло несколько часов. Темнота сгустилась, как бывает обычно перед рассветом, ветер стих. Морис отогнал слизней, и пагоды стали восстанавливать разрушенную стену; часть их перешла охранять вторую насыпь, а некоторые даже добрались до первой.
Морис едва мог пошевелиться: боль в руках и ногах стала такой невыносимой, что он сначала опустился на колени, а потом повалился на землю. Нужно хотя бы ненадолго остановить капающую из носа кровь…
Морис взглянул на пагоды. Они продолжали сражаться, но теперь перевес был на их стороне. Вмешательство Мориса и бабушкина соль решили исход сражения.
Пора было возвращаться, иначе дома его хватятся.
– До свидания, пагоды, до свидания, Цинь Тинь… Постараюсь прийти еще раз до отъезда в Париж, – пробормотал Морис, но пагоды его уже не замечали.
Уставший и замерзший, он решил еще немного полежать, чтобы боль чуть-чуть стихла, и не заметил, как задремал.
Проснулся Морис от какого-то толчка. Вокруг стояли и пели пагоды. Их было намного больше, чем он видел раньше. А Цинь Тинь покачивался прямо возле его головы.
Битва уже завершилась. Морис неподвижно слушал мелодию, наполненную умиротворением. Голове было необычайно легко, жар схлынул, и кровь из носа больше не шла.
Мягкий утренний свет позолотил листву деревьев и насыпи. С залива дул легкий бриз. Стояла удивительная тишина, в которой отчетливо звучали голоса пагод.
Они пели для него.
Морис закрыл глаза. Боль в ногах прошла, и он почувствовал, что здоров.
– Спасибо, – прошептал он.
И ему показалось, что Цинь Тинь тоже пропел в ответ «спасибо».
Проснувшись во второй раз, Морис услышал, как его зовут родители. Солнце стояло уже высоко. Пагоды вернулись на все три насыпи, даже на первую. Везде валялись мертвые слизни. Морис вернулся к гончарне и прилег в ожидании родителей.
– Морис! – донесся с опушки голос матери.
– Я здесь! – крикнул он в ответ.
Мальчик увидел, как она бежит по тропе, – и спустя мгновение оказался в ее объятиях. Отец и бабушка спешили следом.
– Мама, мне лучше, – радостно стал рассказывать Морис. – Прошлой ночью пагоды пели для меня. Мы сражались против
