– Не знаю, понравится ли тебе, Фиона, – сказал Вернон, когда мы появились в дверном проеме. Он что-то помешивал в большой черной сковородке, а мама стояла за ним с тарелками в руках.
– Это овощное рагу. Если не понравится – у нас есть арахисовое масло, варенье и хлеб. Что скажешь?
– Пахнет здорово.
Похоже, там был соевой соус: по запаху блюдо напоминало китайскую кухню, которую я обожала. Холли потащила меня к столу и усадила на стул. Я чувствовала себя странно – что-то внутри свербело и никак не давало успокоиться. Часть меня была абсолютно счастлива, а другая отчаянно пыталась очнуться.
Холли похлопала меня по плечу, и меня опять накрыла волна счастья.
– Хочешь яблочного сока?
– Да, конечно, – ответила я.
Она достала из холодильника кувшин и принесла из буфета стаканы.
Тэм сел рядом со мной и взял за руку. Да что у них за манеры? Я чуть было не задала этот вопрос вслух, но слова застряли в горле. Тэм пристально разглядывал мою ладонь, точь-в-точь как Холли, а потом тоже начал что-то писать указательным пальцем. На этот раз руку закололо так сильно, словно в меня тыкали иголками. Во рту появился привкус мандаринов, и мое Холли-дынное настроение улетучилось.
– Ты что делаешь? – прошипела я.
– Знакомлюсь.
Бессмыслица какая-то.
– А почему мне больно?
Он уставился на меня.
– Правда? Извини. Я не хотел.
Он поднес мою руку к губам и поцеловал ладонь. Чувство оказалось не менее странным, но куда более приятным.
Мысли смешались окончательно. Ни один мальчик раньше не целовал какую бы то ни было часть меня. Я вообще не слышала, чтобы мальчик целовал кому-то руку – даже Эми, которая говорила, что целовалась с Заком Долби по-французски.
Тэм что, ко мне клеился?
С одной стороны, это была наша первая встреча. А с другой, мы тут все вроде как собирались породниться?
Я бросила взгляд на маму. Она видела? Что она подумает?
В изумлении подняв брови, мама определенно смотрела в нашу сторону.
Я отдернула руку. На этот раз смутился Тэм. На его лице одно за другим сменились четыре разных выражения, ни одно из которых мне было не понять.
Холли принесла сок, Вернон подал рагу, мама расставила тарелки, а Тэм разложил салфетки и палочки, предварительно спросив нас с мамой, не предпочитаем ли мы вилки.
Мы ели и разговаривали. Рагу получилось бесподобное: зеленый и красный перец, лук, соевый соус, что-то неизвестное под названием «темпе», водяной орех и грибы.
Я доела быстрее всех и принялась смотреть, как едят другие. Здесь мне было хорошо.
После обеда мы поехали в магазин. Он находился в двадцати милях от дома и внутри напоминал художественную галерею. Каждый прилавок выглядел как настоящее произведение искусства: пирамидка из перцев, россыпь апельсинов, букет из хрустящего листового салата, пучки и связки свежей зелени. В хлебном отделе продавались деревенские караваи – белые, черные, серые, посыпанные подсолнечными семечками и кукурузной мукой. Полки ломились от продуктов с этикетками «натуральное» и «био». Ни марсами, ни сникерсами тут и не пахло.
Тэм схватил банку лакричных леденцов и скормил мне один. То есть буквально засунул его в рот. От такой наглости я обалдела окончательно. Я и лакрицу-то не любила – а он даже не спросил!
Но в следующую секунду пряный вкус начал овладевать мной, растекаясь дурманящим ароматом. Все оставшееся время я провела словно в тумане, посасывая мягкую черную конфету. Вкус лакрицы был каким-то новым – более терпким, сильным и одновременно простым.
Только когда мы вернулись домой, я поняла, что ничего не купила. Мама и Вернон спрашивали, то ли они выбирают, а я, как заведенный болванчик, лишь повторяла: «Да-да, конечно».
Последняя крупинка лакрицы растаяла у меня на языке, когда мы разгружали машину и заносили покупки в дом. И тут я разозлилась.
