тупой, чтобы мечтать. Незаметной счастливой шестеренкой – словно черепаха, прячущая голову в панцирь. Кто, я? Что вы, я всего лишь камень.
Но площадку с факелами я найти не смогла.
Организаторы специально устроили все так, чтобы со стороны рейв трудно было заметить. В противном случае рейнджеры испортили бы нам все веселье. Но теперь я даже музыки не слышала – будто ушла куда дальше, чем думала.
Мне снова стало страшно. А страх для потерявшихся в пустыне – не самый лучший советчик. Нужно было остаться на месте и дождаться утра. Возможно, через пару часов я бы разглядела парковую дорогу. Но вместо этого я поковыляла в темноту.
Я помню, как взошло солнце. Я стояла посреди заросшей юккой равнины, словно забрела в забытый всеми фруктовый сад. Здешние юкки – настоящие гиганты – ничуть не напоминали сгорбленного уродца за гаражом Малыша Майка. Каждая щеголяла короной извивистых ветвей, но ни одна не отбрасывала тень. Ветер шипел среди зеленых лиственных лезвий, но был не в силах их поколебать.
Вдалеке виднелось нагромождение скал, но я даже прикинуть не могла, сколько до них идти. Ни дорог, ни тропинок. Никаких следов человека. Я шла и шла вперед. Я не знала, что еще делать. Ящерки соскальзывали с камней, вспугнутые моей тенью. Над головой, издевательски каркая, пролетали вороны. Рыжий пустынный кролик проскакал мимо, даже не оглянувшись. Койот почесал за ухом и неспешно скрылся за валуном. Становилось все жарче. Помнится, я заметила, что больше не потею.
А потом случилось то, чего случиться не могло. Не знаю точно, когда это произошло, но солнце еще стояло высоко в небе.
Сначала я подумала, что это дерево. Потом увидела ступни – сухие, темные, перекрученные, как корни можжевельника. Ноги напоминали стволы юкки; внизу, там, где отвалились сухие листья, поблескивала гладкая кора. Выше они наслаивались друг на друга, словно коричневые кинжалы. На плечах тоже топорщились пучки листьев, но зеленых. Голову венчала растрепанная омела, чьи темно-красные пряди напоминали тонкие косточки. Лицо существа было слеплено из листьев, поэтому мне пришлось выискивать в нем человеческие черты, как выискивают знакомые образы в облаках. Загнутый листок посередине – должно быть, нос; кончики листьев вот здесь очерчивают рот, а там, где залегла зеленая тень, – глаза.
У себя в голове я вопила что есть мочи и уже неслась прочь, размахивая руками; на деле же я не шевелилась. Наверное, я потеряла сознание или была опасно близка к этому. Мне будто снился дурной сон: когда ты бы и рад проснуться, но ничего не можешь сделать.
Существо склонилось надо мной, словно хотело заглянуть в лицо. Должно быть, я сидела или лежала, потому что ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Потом оно подняло камень и разрезало себе ладонь.
Звучит мерзко, но в тот миг я наблюдала за ним с большим интересом.
Из глубокого пореза на коре стала сочиться вода – или сок. Существо сложило ладони чашей и, когда она наполнилась, сунуло ее мне под нос.
Теперь я понимаю, как звери чуют воду. Вода пахнет жизнью. Все в мире умирает, но вода живет вечно.
Я начала пить. К тому времени я дошла до того, что уже не чувствовала жажды, и теперь никак не могла остановиться. (И куда только делась Мисс Я-Крайне-Осторожно-Отношусь-К-Тому-Что-Пью? Впрочем, мне это все равно привиделось, так что не страшно.)
Вот и все. Следующее, что я помню, – я просыпаюсь на краю парка, где обычно развлекаются фрики на вездеходах. О том, что случилось после встречи с Существом, не осталось даже обрывочных воспоминаний.
Какой-то тип на грозной тарахтелке заметил меня на песчаной дюне и вызвал службу спасения. Я «отделалась» сильными солнечными ожогами (до волдырей) и серьезным обезвоживанием. Краем уха я слышала, как врач говорит медсестре, что не похоже, будто я бродила по пустыне больше суток. И уж точно я вру о том, что все это время передвигалась своим ходом, – поскольку нашли меня в двадцати милях от рейва.
Как вам угодно. Я вру. Мне и самой спокойнее так думать.
Мне было одиннадцать или двенадцать, когда умерла наша собака. Плак-плак? Ну, вообще-то, да. Он был отличным псом, мы выросли вместе. Но главное не это, а то, что смерть собаки неожиданно сблизила нас с мамой. Когда мы не плакали, то много говорили о важных вещах. Не знаю, почему горе помогло нам вылезти из раковин.
Трагическое событие привело к тому, что мы стали близки, как никогда.
Я хочу сказать, что порой по-настоящему неприятный опыт проходится ломом по вашей жизни и сотрясает ее до основания. После чего можно сидеть и ждать, пока все вернется на свои места, – или попытаться что-то изменить.
Джанель, Нина и Барб забежали ко мне после школы. Они вели себя так, будто у меня рак: говорили почти шепотом и не заканчивали предложения. Понятное дело, мои блуждания по пустыне стали самым интересным, что случалось с нашей компанией, и
