– Здравствуй! – обрадованно ответила Бурдонская. – Что же ты не заходишь?
Быков шагнул за порог квартиры, окунаясь в чужой уют, в чужое тепло.
Из дальней комнаты доносился детский смех и лепет, из кухни наплывали вкусные запахи, но вся эта жизнь принадлежала не ему.
Разувшись и повесив фуражку, Григорий подцепил тапочки.
Прошелся, шаркая, по паркету.
Заглянул в детскую…
– Папка! Папка присол! – обрадовался маленький мальчик и кинулся обнимать Быкова за ногу.
Его сестренка только глазята круглила, открывая ротик – приходила в изумление.
Григорий потрепал Надю по головенке и почувствовал, как пережало горло.
– Привет, Санек…
– Устал?
Быков обернулся.
Галина стояла в дверях, прислонившись к косяку, и с грустью смотрела на него.
С грустью и с любовью.
Василий ей изменял, придурок, а она простила…
И как быть?
Он-то хотел завести речь о разводе, так ведь язык не поворачивается…
Немного стесняясь, Быков погладил женщину по плечу.
– Странно все… – пробормотал он.
Галя прикрыла его руку своей ладонью.
– Что случилось? – спросила она с тревогой. – Я тебя не узнаю…
– А это уже не я… – криво усмехнулся Григорий.
Вернувшись в комнату, он уселся на диван, сложил руки на коленях.
Галина пристроилась рядом.
– Пятого марта меня… не стало будто, – еле выговорил Быков, стараясь соблюсти баланс между ненужной правдой и целительной выдумкой.
– Глянул в зеркало, а лицо не мое, – он отер ладонями щеки. – Достал удостоверение – «Василий Сталин»…
– Господи… – запричитала Галина. – Ты потерял память?!
– Все лучше… и хуже.
– А что хуже?
– Я обрел память другого человека, тоже летчика.
– Вася…
– Я не Вася. Меня зовут Григорий Быков.
Галина прикрыла щеки ладонями, словно не желая выдать их бледность.
– Ч-черт! – скривился Быков. – По-дурацки себя чувствую!
– Васенька… То есть… О, Господи…
– Галя, я не сошел с ума. Хочешь правду?
– Хочу.
– Я шел сюда, чтобы поговорить о разводе.
– Я…
– Ты милая, хорошая, но я тебя не знаю.
– И ничего не чувствуешь? Совсем-совсем ничего?
– Вину. И неловкость.
– И все-таки ты пришел…
– Пришел… А тут Сашка твой, дочка… Надя, да?
– Да… – глаза у Бурдонской заблестели.
Быков фыркнул и покачал головой.
– Т-твою медь… Прости, вырвалось.
