Каменный Палец. Воздух поверху словно окрасился розоватой сквозистой глиной. Тянуло далеким дымком и свежестью вполне уже зимнего мороза. С леса сорвало все листья. Скомкало их, смешало со снегом, вывернув мертвенной серой стороной. Да что листья – безумная сила бури повалила все старые сухие ели, выдернула из земли не один куст. Скатала бурелом шарами гигантского перекати-поля и зашвырнула на поляны.
Повсюду под измочаленными нижними ветвями деревьев, сумевших устоять, лежали присыпанные инеем трупики птиц и мелких животных. Дух – хозяин леса Бай-Байанай принес ветрам немалые жертвы.
На подходе к Сытыгану путникам встретилась девочка весен примерно девяти – дитя бедного семейства, в ободранной шапке и долгополой дохе с чужого плеча, подвязанной в поясе тальниковым лыком. Разрывая градовые холмики над побитой бурей дармовой дичью, девочка собирала добычу в большую камышовую корзину. Она с интересом уставилась на Дэллика и Сордонга.
Один, высокий чужак со светлыми глазами, прибыл, вероятно, из очень дальних земель. Пряди тусклых черных волос лежали вдоль его впалых щек, как крылья вороны. Одежда была странная – очень черная. Черная, как осенняя ночь. Люди саха такой не носят. Другой человек, отверженный из сытыганского рода старикашка, вырядился не менее интересно – в платье с множеством блестящих и костяных висюлек-игрушек. Он прижимал к груди бубен.
– Новости есть? – первой звонко поприветствовала девочка старика.
– Ты меня знаешь? – удивился он, подходя. Даже забыл ответить, как полагается.
– Знаю. Ты – наш родич, одинокий отторгнутый старец, якшающийся с клыкастой ящерицей Мохолуо, – ответила она простодушно. Стрельнула в Дэллика любопытными чернущими глазами и добавила: – Так мой отец говорит.
– Кто твой отец?
– Никси?к, старшина нашего аймака Сытыган.
– Он дома?
– Где ж ему быть, как не дома. Камелек после бури растапливает. – Девочка махнула рукой в сторону темнеющих невдалеке тордохов. – Ждут с матерью, когда я птиц к ужину принесу.
– Во-он там заяц лежит, а под той горкой – еще один, – подсказал улыбающийся Дэллик. Нагнувшись, легонько приподнял подбородок девочки: – Как твое имя?
– Родители называют меня Олджу?ной. – Она дерзко глянула ему в лицо.
– Ты очень красивая, Олджуна.
Сордонгу не по душе пришлось, что Дэллик с ходу поинтересовался именем девочки. Кто же спрашивает о нем, едва увидев человека! Да еще хвалит в глаза. Не понравилась и чрезмерная бойкость Олджуны. В его юные весны дети были куда скромнее. Но и он поразился вполне уже вызревшей силе ее тела, рысьей гибкости, не скрытой дохой не по росту. А светлое личико вправду было красивым. С тонкими дугами бровей, сияющими глазами, ртом, ярким, как ягода шиповника на раннем снегу…
– Э-э, идем же! – Сордонг с досадой дернул за рукав увлекшегося беседой странника.
Девочка долго и внимательно смотрела им вслед.
Из приоткрытой двери развороченной бурей юрты, стоящей на отшибе в леске, слышались хриплый вой и протяжный повизгивающий плач.
– Гляну, – сказал сдавленным голосом Сордонг.
Это была его прежняя юрта. Раньше, крепко сбитая, она смотрелась издали как оставленный кем-то на пригорке нарядный туес. Теперь почти развалилась. Сунувшись в дверь, старик отпрянул от шибанувшей изнутри густой вони и все же вошел, прикрывая ладонью нос. Привыкнув к темноте, увидел засыпанный снегом камелек. Возле него кружились две женщины. Жутко истощенные и грязные, они уткнулись лбами, вцепились друг другу в космы и двигались из последних сил, беспрерывно воя. На ступившего за порог человека страшные хозяйки не обратили никакого внимания.
На закиданной сеном ближней лавке лежало обернутое в коровью шкуру хнычущее существо. У его лица торчала березовая ветка, будто бы заткнутая за край шкуры. Сордонг шагнул ближе и с недоумением вгляделся. Это была не ветка, а узкая ладонь с шестью пальцами. С шестью длинными, бескостными, полупрозрачными пальцами без ногтей…
Он в ужасе выскочил из юрты. Остальная часть пути прошла в гнетущем молчании.
Даже морозный воздух не смог выветрить гнилостного запаха, витающего над выкопанными в земле ямами. В них, кое-как забросанных палками и корьем, подмерзала проквашенная на зиму мелкая рыбешка. Жалкие остатки прежде солидного аймака нынче вряд ли можно было назвать селеньем. По углам пустынной низины покоились в снегу три лачужки, павшие в неравной битве с ветрами. Семь покосившихся хижин, казалось, вот-вот рухнут от малого ветра. Лишь четыре казались жилыми. Рядом копошились плохо одетые, изможденные люди с жердями и кольями.
