Первый тордох, в котором обитала семья старшины Никсика, немного отличался от других. Выглядел, по крайней мере, крепче, больше и выше. На нем недавно заменили покрышку. Пластины новой лиственничной коры проступали под снегом свежесрезанными кромками в сгонах. В левой стене красовалось затянутое рыбьим пузырем дупло окошка-бельма.
Завидев входящих, раздувавший огонь в очаге хозяин всполошился. Вскочил, вытер клочком сена перепачканное сажей лицо и слезящиеся от дыма глаза. Провел пятерней по растрепанным волосам. Смятенно обернулся в левый угол, где сидела женщина, держащая перед собой на коленях что-то большое и круглое.
Чуть погодя, справившись с тревогой, Никсик пригласил нежданных гостей к правому почетному месту. Те, по обычаю, поклонились неохотно разгорающемуся огню. Бросили в него по сучку, отломив от полена, – запомни своих, дух огня. Сели на плетенные из болотного ситника циновки.
Хозяин подвесил над очагом прокопченный горшок с водой. Тем же клочком сена, которым утирал лицо, смел со стола на пол какие-то объедки. Подергивая острыми лопатками под рубахой из налимьей кожи, зачем-то принялся передвигать скудные вещи. Пока он знакомился с Дэлликом и вызнавал новости у Сордонга, женщина только слегка шевельнулась. Из полумрака мрачно и дико взблескивали белки ее глаз.
Старшина Никсик не скрывал удивления. Ни разу еще заносчивый Сордонг не переступал его порога, а тут вдруг заявился, вырядившись в свое старое шаманское платье. Да не один пришел – с незнакомцем, видать, из очень дальних краев. Никсик никак не мог определить, к какому роду-племени принадлежит чужеземец. И лицо, и одежда – все в нем было чудно. А в особенности глаза – цвета выветренного по весне льда, со зрачками, отражающими очажное пламя. Знать, важное дело их привело, если не погнушались сунуться в Сытыган.
– В моем бывшем жилье нехорошее, кажется, случилось, – сказал старик. Он все не мог оправиться после увиденного в юрте.
– А-а, эти, – равнодушно отозвался Никсик. – Взбесились они. Скоро помрут. Похороним и наконец-то отвяжемся. Некому присматривать за ними, нечем кормить. Сам видишь, как бедно живем. Даже угостить вас прилично не можем.
– Отчего женщины повредились умом? – спросил Дэллик.
– Сестры жили с духами леса. Одна родила урода от ночного нечистого мужа. Этим летом женщины совсем одичали, прячутся от людей, как звери. Придешь с помощью или едой, так укусить могут, а сами едят все, что в рот попадет. Роются в мышиных гнездах, выкапывают земляных червей…
При последних словах старшины Сордонг сильно вздрогнул и опустил глаза.
– Хотели мы позвать жрецов, чтобы подлечили полоумных, почитали молитвы. Но разве придут озаренные люди, брезгующие недужным воздухом Сытыгана? – посетовал Никсик. – И не воздухом же будем расплачиваться с ними за возвышенные труды!
– Что же такое сотворилось с аймаком? – сокрушенно пробормотал Сордонг. – Ох, жизнь наша! Тень, брошенная на воду…
Неожиданно хозяин окрысился на старика, позорящего род перед чужим человеком. Втайне и на себя рассердился за невольные жалобы. Прошипел в сторону:
– Сотворилось, не сотворилось, живем как жили. Дурная птица не пролетела, лесной дед не сожрал. Небывалая буря выдалась – ну и ладно, землянки починим, перезимуем. Зато запасы пополним, вон сколько попадало птах и зверья.
– Славная буря, снегирей побила. Олджуна подберет, – хозяйка впервые подала голос. Он был тонок, визглив и напоминал тот, что принадлежал одному из входивших в Сордонга духов.
– Мы застали вашу дочку в лесу, – обронил Дэллик.
– Пока корзину доверху не наполнит – не придет, упрямая, – вздохнула женщина. – Опять до ночи будет где-то бродить.
Продолжая нескладно суетиться, Никсик принес с улицы рубленые куски квашеной рыбы в берестяной мисе.
– Кэнги?са, – тихо позвал жену.
Под хозяйкой заскрипели доски. Подошла, переваливаясь и отдуваясь. То, что гости приняли вначале за лежащую на ее коленях большую вещь, оказалось непомерным брюхом. Сордонг сразу понял – не ребенок подрастал в нем. В детском месте вспухала черная хворь, выпуская в живот изъязвленные мертвящие пальцы.
На одутловатом лице Кэнгисы угадывались остатки былой красоты. Полукружия бровей изогнулись, словно крылья чайки в полете, густые ресницы как углем очертили глаза, горящие лихорадочным блеском. Волосы женщина прикрыла, наподобие плата, куском телячьей шкуры. Еле примостившись на скамье, Кэнгиса зачарованно вытаращилась на чужака.
– Попробуйте нашей скромной еды. – Никсик поставил мису в середину стола. Грязно-серые рыбные куски быстро таяли в разыгравшемся тепле. В воздухе поплыл кислый болотный душок.
«Не меняют, бездельники, ям для квашения. Стенки обкладывают корой небрежно, сверху от дождевой влаги покрывают абы
