Жрец между тем рассказал о беде в Сытыгане. Ночью к нему, презрев запрет носящим платья всходить к селенью у Каменного Пальца, примчалась дочка старшины Никсика. Умоляя скорее бежать к неизвестно чем отравившимся родичам, упомянула о каком-то незнакомце в странной одежде. Он-де приходил в аймак с отшельником Сордонгом.
Сандал и сейчас поморщился от раздражения. День и ночь, полные мерзости, смешавшие рождение и смерть! Пришлось будить своих, отправлять к рыбакам. Вернулись лекари под утро усталые, расстроенные. Помочь не удалось. Мужчины аймака и жена Никсика были уже мертвы.
Ошарашенная новостями Урана забыла о почтительности, заговорила непозволительно громко:
– Вот чей это ребенок! Значит, несчастная Кэнгиса умерла! Видела я ее летом, в бремени…
– …а сам Никсик куда-то исчез, – перебил жрец, тоже чуть повысив затвердевший голос.
Кузнец больно ткнул жену в бок: цыц, молчи, глупая женщина! Урана аж охнула тихонько. Сандал, кажется, не заметил и продолжал:
– В старой юрте на отшибе жрецы обнаружили еще двух покойниц и остылое тело ребенка. – Он тяжело вздохнул. – Если можно назвать ребенком шестипалого уродца, каким они его описали. Эти просто замерзли. Остальные сытыганцы, четыре женщины и семеро детей, живы, но почти все чем-нибудь больны…
Жрец помолчал и добавил, вопросительно поглядывая на Урану:
– А новорожденная здорова. Хорошая девочка. Не знаю только, кому отдать.
У женщины задрожали губы. Прижала ко рту ладонь, чтобы скрепиться, не расплакаться. Едва не выронила затявкавшую собаку.
Кузнец с изумлением воззрился на жену. Что-о?! Взять к себе сытыганского отпрыска? Ребенка худого рода?
– Нет уж, Сандал, прости, – крякнул, кусая губы. – Хватит с нас щенков.
– Я не просил вас забрать дитя к себе, – холодно напомнил жрец. – Я просто сказал: не знаю, куда девать. – Ему было хорошо известно, что Тимир, если вот так упрется, становится как скала – в сторону не свернешь.
– Вдруг эта девочка несет несчастья? – начал оправдываться пристыженный кузнец. – Родичи ее почему-то погибли…
– Оно так, – согласился Сандал, покачивая расплакавшуюся малышку, будто вдруг сообразившую, что взрослые говорят о ней.
Детский плач больно ранил материнское сердце Ураны. Ребенок, наверное, голоден. К груди женщины горячо прилило молоко, вроде бы давно ушедшее. Но сунуться с предложением покормить не решилась. Мельком посмотрела на мужа. Тимир поправил сбившийся на челе ремешок, придерживающий волосы. Лицо его было красным от недовольства. И тут Урана с облегчением увидела Лахсу. Спеша к ним, нянька взмахнула рукой.
– С утра начала ходить, – пробормотал кузнец.
Неожиданно жрец резко прижал палец к губам. Посуровевшие глаза его метнули молнии:
– Не проговоритесь, что ребенок из Сытыгана. Забудьте об этом навеки, не портите девочке жизнь!
Супруги растерянно переглянулись и поспешили кивнуть.
– Может, Лахса с Манихаем к себе возьмут? – скорбно прошептала Урана.
– Возьмут, – убежденно сказал кузнец.
Низенькая грузная нянька запыхалась. Не догадываясь об уготованном, еще с дороги отбила поклон озаренному. Заулыбалась во весь рот… и куда же исчезла радостная улыбка женщины, когда ее принялись уговаривать на прикорм нового дитяти! Круглое лицо мгновенно вытянулось, глазки заюлили по сторонам. Но прекословить Лахса не посмела. Предваряя расспросы, Сандал коротко пояснил:
– Сирота.
– Подсобим сходом, – посулился кузнец.
– Что ж, ладно, – буркнула толстуха, поджимая губы. Углубилась в себя ненадолго, почуяв общее смущение, а также возможную поживу. Распорядилась уже повелительно: – Мясную долю надо увеличить вдвое. Молоко у меня не коровье, от корешков да заболони ручьем не прихлынет. Новая люлька нужна. Пеленки, платьица, одеяло… – Метнула на укрытую расшитым одеялом собаку неприязненный взор: – То, что на девочке, больно маленькое.
– Будет, все будет, – обещал кузнец, любой ценою готовый избавиться от навязываемого ребенка из презренного аймака.
– Как назвать? – спросила Лахса. С сироткой можно было не церемониться, наречь девочку сразу. Если и заберут духи, некому страдать.
– Или?нэ, – строго сказал жрец, – ее зовут Илинэ.
