обязательно! – отпугивать духов болезней.
Надо сказать Тимиру, чтобы отлил медную пластинку с хахха?ем[63]. Добрый волшебный зверь, живущий в ярусах неба, светел, как солнце. И грива у него, как у солнца, буйная и золотая. Морда немного походит на рысью, а на конце длинного хвоста круглится пушистая шишка. До семи весен дети носят такой оберег на груди. Сыночку достался от отца. Повивальная бабка передала солнечную пластинку в окно соседке вместе с новорожденным…
Урана снова вздохнула. Ровно год назад в это время она рожала в выстроенном в углу двора восьмигранном шалаше. Простоволосая, со спущенным натазником, с развязанными узлами на одежде и размотанными тесемками торбазов, рожала сына – драгоценное солнце свое.
…Ветер взвыл, едва она, помолившись Айи-Сите, выпила чашку масла для смягчения нутра. Сразу же начались схватки. А ветер так разошелся, что можно было кричать сколько угодно, все равно бы никто не услышал. Но Урана не кричала. Крепко стиснула зубы, изо всех сил ухватилась за перекладину, подвешенную к столбу на черно-белой веревке. Перекладину-держалку из веток раздвоенного дерева вытесал Тимир, чтобы потуги у жены были недолгими. Развилистую березу с двумя стволами, выходящими из одного, он нашел в восточной стороне леса на холме. Шкурка зайца, умерщвленного без крови петлей, болталась над Ураной, задевая лицо. Она сама выпросила шкурку у много рожавшей Лахсы для скорейшего облегчения. Щедро «покормила» заячий нос разными вкусностями.
Шалаш качало, будто лодку на волнах. Столб стонал и ворочался, словно ожил, и старой повитухе пришлось упереться в него ногами, а то бы впрямь рухнуло хлипкое сооруженьице. Смазанные маслом пальцы бабки мягко оглаживали, обжимали вздутый живот Ураны. В узком окошке мелькала тень. Соседка со щенком за пазухой иззябла до костей, терпеливо ожидая, когда роженица разрешится. Тогда-то Урана не думала об этом, торопя родильную страду.
Как случилась пора выпасть сыну из чрева в коровью шкуру, бабка живо его подхватила. Отерла ротик, высвобождая крик, похозяйничала с пуповиной. Завернула в собачий мех и всучила ребенка соседке через открытое окно. Взамен забрала щенка, бросила рядом с Ураной. Сама спешно попятилась задом наперед по тропе – быстрее отмыть дитя в юрте от грязи промежуточных миров, сливками насухо натереть. Повить первой земной одеждой – полосой тонко выделанной ровдуги, чтобы чистым приняла его, не отринула Орто.
Ветром швырнуло дверь, сотрясая стены. Студеное дыхание осени прошлось по нечистому телу Ураны. Она и опомниться не успела, не то что в руках сына подержать. Поднесла к ноющей груди щенка. Тот заурчал, больно втянул еще нераскрытый бутончик сосца в зубастенькую пасть. Понравилось молозиво, зачмокал, как младенец.
Вернувшись, повитуха загнала в шалаш соседскую суку, опустила на пол остальных щенят. Собака перетаскала скулящих деток в противоположный угол, тоже принялась кормить. Старуха убрала послед в тюктюйе?[64], крепко перетянула посудку тальником. Закопает ввечеру в укромном углу на задворках поглубже, чтобы псы не разрыли. Живое дитя – Срединной земле, «мертвое» – инобытию… Окропила восемь стенок-сторон шалаша топленым маслом, набирая его из широкой чаши дырчатой обрядовой ложкой.
Только на третий день после восхода солнца Уране позволили перейти в дом. С щенятами в руках она зашагала за собакой пятками вперед. Тимир отнес столб с держалкой-перекладиной обратно в восточный лесок. Вложил в развилку между расходящимися стволами березы. Закрылась опасная воронка, растворенная в миры. Через нее вместе с новорожденным стремились проскользнуть на Орто неведомые существа, живущие в других землях и временах. Не отыскать им теперь по следам роженицу и людей, причастных к обряду рождения. Следы ведут к восьмигранному шалашу, куда кто-то заходил, да никто, кроме собаки, не вышел. Через две двадцатки дней родильный шалаш вовсе сожгут. Урана пройдет очищение лиственничным настоем и дымом. Тимиру наконец-то будет дозволено подстричь густые волосы, ниже лопаток отросшие за время бережно охраняемой беременности жены.
К вечеру проводить Айи-Ситу пришли гостьи в шапках, надетых задом наперед, с блестевшими на затылках медными солнцами. Солнце – не женщина, нечего ему смотреть на бабий праздник, пусть отвернется. Урану повели за юрту, где на поляне у ручья все уже было готово для обряда проводов богини. Стояла маленькая, по колено, ураса?[65] – остроконечный домик из бересты, рядом была воткнута в землю палочка-коновязь с привязанной берестяной лошадкой. Чуть в отдалении расставлены фигурки лесных зверей.
Женщины разожгли очаг в игрушечной урасе. Развели неподалеку высокий костер. Урану с повитухой спрятали от строгих глаз хозяина-огня за подвешенной к кольям ровдужной занавеской. Щедро угостился топленым маслом дух-хозяин. Слепая знахарка Эмчита набирала масло из огромного чана дырявым ковшиком, брызгала в сторону восточного неба, где живет покровительница женщин Айи-Сита. Кропила землю, потчуя Хозяйку Земли Алахчину:
