До Берё старуха бродила по лесу одна. Люди этому удивлялись. Как она дорогу находит, когда и глазастые слепо блуждают в путанице лесных троп? А вдруг зверь набросится или попадется в пути одичалый табун, ведь затопчет! Эмчита отвечала, что невзначай затесаться в бегущее стадо может любой. А лошади не поглядят, слепой человек или зрячий, захотят – и собьют. Не признаваться же любознательным во владении скрытым зрением. Ей были внятны неприметные знаки растительного и небесного нрава. До глубокой осени ходила босиком, умудряясь не ранить ступней, и запиналась не чаще иных верхоглядов. За шаг до мелких препятствий внимательные стопы успевали предупредить о кочках, бочажках под ними, сухих ветках колючего боярышника и корягах. А уж крупную препону – бугор, камень либо павшее на тропу дерево – чуяли вроде холодящей тени не только конечности, но и открытая кожа лица и шеи.
Особого волшебства тут нет, считала Эмчита. Любой калека горазд приспособиться и заменить увечную часть добавочными силами тела и духа. Открыть свою плоть если не совсем, то хотя бы на четвертушку – это уже немало. Надо только потрудиться, чтобы нужные умения возросли и приноровились к постоянному применению. Тогда даже неходячий человек сможет принести больше пользы, чем здоровый да ленивый.
Многого не знают о себе люди. Будто птенцы, не умеющие расправить для полета данные Творцом крылья. И всё-то считают себя разумными и главными на земле, всё-то носятся, томятся вопросами. Деревья растут, не спрашивая, звери жительствуют, не пытая ответов. А человек гадает над разными смыслами, сует нос в опасные знания. Однако другие творения, разумные по-своему, не дают всех разгадок людям для их же блага. Не то когда-нибудь человечество взорвется от скуки всеобъемлющего постижения веществ и жизни, начнет изощряться в неприемлемых, супротивных естеству деяниях. Пока есть тайны – существуют миры…
Вот тоже секрет, щекочущий досужее любопытство: зачем жители Сытыгана наелись поганых красно-пятнистых грибов? Говорят, строго отмеренную порцию такого «кушанья» жуют натощак шаманы племени луорабе, чтобы наяву видеть волшебные сны. Из северных людей знают толк в разных грибах и едят их лишь одуллары. В народе саха грибы не считаются съедобными. Бывает, только гуляющая по лесу детвора, прельщенная приятным запахом, соблазнится испечь на костре склизкие желтые шляпки маслят… Надо поговорить с ребятишками на будущий год. Показать разные грибы и рассказать о них, чтобы не отравились.
Эмчите довелось жить в разных землях, где грибы признают вкусной и сытной пищей. Она пробовала сготовленные по-всякому: жареные, моченные с солью, запеченные в тесте. Отведывала грибную похлебку, чем-то схожую с рыбной юшкой. Люди ели и похваливали, а ей не нравилось, все казалось горьким и клеклым. Видать, вкус еды, какою питались ее предки, остался в памяти тела, и язык с желудком не желали принимать чужеродную пищу.
Может, рыбаки нанесли себе вред намеренно, собираясь покуситься на жизнь воинов? Не соврала же о нападении всадница с глубоким густым голосом. Кто лжет про убийство! Красно-пятнистые грибы смертельны, но человек умирает не сразу, вначале на него находит звериная ярость. Ну, разберутся.
А зачем было сытыганцам похищать жену багалыка? Куда они ее подевали? Ох, тайны, тайны! Женщину, кажется, зовут Нарьяной, что означает – Нежная. Судя по голосу, слышанному однажды, она такая и есть. Нежная, как пушистый цветок подснежник, предвестник лета…
– Молодец, – похвалила Эмчита поводыря. Отыскал пропажу, примчался с копорулькой в зубах. Гордый находкой, подставил под руку склоненную вбок морду. Пошевелил подвижным ухом, предлагая за ним почесать, – заслужил. По тому, как оно вдруг вздернулось, старуха поняла, что пес что-то услышал. А вскорости и сама услыхала песнь безумного Сордонга. Знать, воины, побывав у него, уехали, вот он и продолжил. Не станет же петь при них.
Прошло совсем немного времени, и вдруг несколько голосов с надсадой прокричали хором:
– Дэллик!
Эмчита подалась вперед и замерла: неужто поблазнилось? Но сейчас же голоса с дикой тоской повторили ненавистное имя на весь лес.
Круглая шапка слепой приподнялась кверху на вздыбленных от ужаса волосах. Ноги, словно коснувшись льда, поджались и взлетели на дерево. Спина скрючилась так, что тело уменьшилось почти вдвое. Дрожащий Берё начал тихо подвывать, тычась влажным холодным носом старухе в лицо. Плотно закрыв ладонями уши, приникнув головой к коленям, Эмчита на несколько мгновений перестала дышать и жить, слившись с еловым стволом.
Спасите, светлые боги! Не думать о страшном, не думать… Не вспоминать, какую беду принес ей джогур… Но как бы она ни сопротивлялась, запретные воспоминания полезли из закоулков горестной памяти, будто муравьи из потревоженного муравейника.
Дэллик! Это он сделал ее слепой.
Домм четвертого вечера
