– И что же у меня?
Врач зажал трубку в зубах и стал сплетать и расплетать тонкие гибкие пальцы. Словно два паука-альбиноса затеяли причудливый брачный танец.
– Судя по всему, у вас банальная психосоматика, – бесстрастно сообщил психиатр. – Головная боль, мигрени, нарушение сна – обычные последствия подавляемых эмоций или психологической травмы, о которой пациент пытается забыть.
– И?..
– И мы будем лечить. – Пауки закончили брачный танец.
Глубина. Я погружался в нее – черную, липкую, бесконечную глубину, где нет верха и низа, где перемешаны право и лево и где не понимаешь: ты все еще тот же или уже вывернут наизнанку?
Глубина была холодной, вязкой и заливалась мне в рот потоком воды, обжигая горло и разрывая легкие.
Мне пять лет. Жаркий летний день. Я играл у фонтана. Залез на парапет. Нога соскользнула. Я упал.
Воспоминания прорываются ко мне, борясь с глубиной.
Лето. Солнце. Черный мрамор фонтана. Мама, заговорившаяся с соседкой, – о, да это же мадам фон Хаммерсмит, тридцать лет назад она была такой же дряхлой старухой, ничего не изменилось!
Голуби срываются с верхушки фонтана. Я падаю в воду, поднимая стену брызг.
И глубина, глубина, глубина.
И черная тень – еще чернее черноты глубины – чертит вокруг меня… черт, черт, черт…
И глаз – огромный, нечеловеческий, да и глаз ли вообще это? – прямо напротив моего лица. Я пытаюсь закричать, но глубина уже влилась в меня и не выходит даже бульканье.
И щупальца, крепко обхватившие меня и, подняв над краем колодца, передававшие в руки подбежавшим людям.
– Подавленные воспоминания, – донесся откуда-то, как из-под плотного ватного одеяла, голос психиатра. – Детская травма.
– Ч-что
– Это не относится к делу, – быстро сказал врач.
– Но это значит, что
– Прекратите! – раздраженно и совершенно непрофессионально отрезал врач, отчего я окончательно пробудился. – Сколько можно? Может быть, фонтан связан с рекой. Откуда мне знать. Вы благодарны должны быть, что оно оказалось в фонтане. А вы, как я могу понять, ни тогда не испытывали ни капли благодарности, ни сейчас.
Врач явно разозлился. Я ощутил стыд.
– Ну да, да, – замялся я. – Действительно, что это я.
– А то знаете, – хмыкнул доктор, снова раскачивая маятник, – это, пожалуй, как в старом анекдоте: «Это вы нашего Мойшу из реки спасли?» – «Да». – «А где шапочка?»
Я изобразил улыбку.
– Продолжим, – предложил психиатр.
Маятник уже вернулся к прежней амплитуде, и каждый его взмах сопровождался легким шорохом, словно где-то сыпался мелкий песок.
Я покорно закрыл глаза.
–
Шшшух-шшшух – сыплется песок.
– Это просто обычная психология, – продолжает вещать врач. – Не более – но и не менее. Всего лишь набор самого непривычного для человека – и поэтому априори самого опасного и противного. Не лицо, не глаза, не кожа… не руки, не ноги, не туловище… все иное – а значит, априори чуждое. Чуждое – то есть враждебное. Всего лишь психология, не более… Нужно уметь справляться с ней…
Шшшух-шшшух…
Я открыл глаза.
Врач, откинувшись на стуле, пускал вверх колечки – правда, на этот раз уже какие-то бледные и жидкие.