Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник)

– Что? – не понял Роберт.

– Меня зовут так. Марфа Сысоева. Иоланта – это псевдоним… для газеты…

В измученной, уставшей женщине не осталось ни капли лоска. За неполный день расфуфыренная столичная штучка превратилась в неряшливую дурнушку – живой экспонат психиатрической лечебницы. Зареченский вдруг расхохотался, так громко, что замершая у входа в пещеру чудь заерзала, беспокойно скуля.

– Иван, – представился он, неожиданно почувствовав себя легко и свободно. – Шеф-редактор Гриднев сказал, что Иван – это пошло, а Роберт – солидно.

– Чушь какая, правда? – горько усмехнулась Белых, высвобождая ладонь.

Улыбнувшись открыто, хотя немного нервно, сама смело ступила на мост. С головой нырнула в мерцающее сияние. Шаг в шаг следуя за Робертом, она стягивала с пальцев затейливые золотые кольца и со смехом подбрасывала их в тягучий воздух, дрожащий от поднимающегося со дна жара. Зареченский торопливо стянул промокшую майку. Скомкав ее, не глядя швырнул в сторону. Ему хотелось раздеться, хотелось обрить голову, содрать с себя кожу, чтобы предстать перед неизбежностью полностью обнаженным, открытым до самого дна души. Впереди, на сотнях подвесных мостов блестели каплями пота полуголые тела, бредущие к некой точке посреди циклопического зала. Некоторые то и дело останавливались, чтобы стянуть с себя ботинки или штаны. Один раз Роберту показалось, что он заметил отрешенную усатую физиономию Мартынова. На впалой груди Игната Федоровича щерила острые резцы вытатуированная черная крыса. За спиной громко вскрикнула Иоланта. Роберт обернулся и успел увидеть, как Белых с мясом вырывает из ушей тяжелые серьги. Когда же он вновь посмотрел вперед, Мартынов уже исчез в кружевах светящейся дымки, заслоненный незнакомыми мужчинами и женщинами. Если, конечно, он вообще там был.

Обнаженные и мокрые, Роберт и Иоланта дошли наконец до центра, где все мосты встречались, обрываясь в никуда. Голые люди сыпались в пропасть подобно стае обезумевших леммингов – без сомнений и колебаний. Всего на секунду они склоняли над бездной раскрасневшиеся лица, заглядывая в нее, давая ей заглянуть в себя. А потом валились туда, некрасиво, точно поломанные куклы.

Стоя на самом краю, замирая от ужаса, Роберт тоже посмотрел вниз. Видимо одновременно с ним в пропасть заглянула Иоланта – над ухом прошелестел восхищенно-испуганный вздох. Там, внизу, возлежа на потоках раскаленной лавы, распахнув усыпанную мелкими зубами пасть, их поджидал Магьян Кербет – Седой Незрячий, белый от старости и бесконечно голодный. Непознаваемый, непостижимый, но от того не менее реальный. И он не был крысой. Роберт отрешенно подумал, что все правильно и все так и должно быть: если где-то в Аризоне, на другой стороне Земли, крестьяне молятся Великому Червю, то где-то должен быть тот, кто питается такими червями. Это странное равновесие каким-то образом успокоило Роберта. Шагая за край, он глупо улыбался, понимая, что от смерти его отделяет лишь мгновение свободного падения. А Седой Незрячий рванулся к нему навстречу, оттолкнувшись от стен широченными лапами-лопатами. Но, странное дело, – приближаясь, он совершенно не увеличивался в размерах. Напротив, становился меньше, и меньше, и меньше, покуда не сжался до размеров подземного белоглазого карлика. И когда его подрагивающее рыло оказалось на одном уровне с синими глазами Роберта, Магьян Кербет впился в них звездообразным наростом из щупалец и отростков.

Обжигая Зареченского яростным поцелуем кротьего бога.

В Ночь Повиновения даже погода обезумела от уплотнившегося напряжения. Чуть больше двадцати лет назад, чудовищно жарким августом, в эти земли вернулся Седой Незрячий. Он пришел в другом обличье, на двух ногах, обутых в стоптанные кирзовые сапоги. Волосы у него поседели, а ногти обломались до самого мяса, но в провале вытекшего глаза вспыхивали и гасли новые звезды, и целые Вселенные умирали, под неслышный безумный смех, цвета непроглядной подземной мглы. Почти полгода понадобилось ему, чтобы возвестить о своем возвращении. Полгода смертей, боли и слез. Полгода крови. Прежде чем Сибирь, изможденная, измотанная, запуганная, не упала перед ним на колени, повинуясь новому старому Владыке. И тогда Седой Незрячий заботливо поднял страну на ноги, опаляющим поцелуем вдохнув в нее силы. Он сделал ее независимой и свободной. От всех, кроме себя самого.

Потому-то в Ночь Повиновения даже смертоносный северный ветер, обычно смеющийся в лицо богам, выл от страха, не в силах найти укрытие. Мириады снежинок, и среди них ни одной похожей, поднимались от его воя, начиная свой исход в поисках места, где можно упасть и остаться до лета, смерзшись в прочный наст. Они взмывали в черное беззвездное небо, пытаясь с высоты разглядеть новый дом, и с отчаянием самоубийц бросались вниз, стремясь разбиться о широкую белоснежную равнину, по которой брела одинокая человеческая фигура. Не долетев до нее, снежинки гибли, оборачиваясь редким дождем, нелепым и неуместным посреди февральской пурги.

Несмотря на залепленное мокрым снегом лобовое стекло, подполковник Берг первым заметил яркое свечение на горизонте и