Все произошло мгновенно. Отрезанная будто бритвой голова упала в траву, фонтанчики крови брызнули из разорванных артерий, обезглавленное тело трепыхнулось, завалилось на бок, на глазах превращаясь в кучу слизней.
– Петя! – Ирина дернулась к мужу, но Олег удержал и потащил сестру прочь, к спасительному свету фонаря, к дому.
День все-таки наступил. Странный. Над двором и половиной Парковой – до фонаря – светило солнце, зеленела листва на деревьях в саду, щебетали птицы. Но вокруг хозяйничала осень. Редкие желтые листья цеплялись за ветви, пожухлая трава блестела от влаги. Серый, пропитанный туманом октябрьский день. Из него веяло холодом, затхлой сыростью. Из него ползли и ползли улитки, обиженно скукоживаясь, прячась в домики-раковины под лучами жаркого летнего солнца. Но страшнее всего было смотреть в небо. В неровный, обкусанный по краям прямоугольник синего летнего неба над головой.
Ирина заперлась в спальне, не выходила, не отзывалась. Только слышно было – плачет. Олег не знал, что делать. И можно ли что-то сделать? Бесцельно бродил по дому, по двору. Пробовал дозвониться хоть куда-то – бесполезно, телефон не работал. И радио не работало. И соседние дома казались мертвыми, нежилыми, словно прошедшая ночь разом слизнула всех жителей Парковой.
Пришло и минуло время обеда. Есть не хотелось, но Олег заставил себя разогреть суп. Снова позвал сестру.
На удивление, Ирина вышла. Наверное, слезы закончились. Села за стол. Взяла ложку. Она будто постарела на десять лет за один день. Да что там на десять! На двадцать, на тридцать лет! Наполовину седая, бледная, осунувшаяся, мешки под глазами, глубокие морщины на лбу.
– Это все сон, мой или твой. – Олег попытался утешить сестру. – В действительности такого не бывает. Мы проснемся, и все закончится.
– Да, сон. – Ирина вяло зачерпнула суп, посмотрела на него, вылила назад в тарелку. – Мы все приснились. И ты, и я, и Петр. Вся наша жизнь приснилась. Кому – не знаю.
Она подняла глаза на брата, спросила неожиданно:
– К тебе тоже приходили?
Олег не переспросил, понял сразу. Кивнул.
– Да.
– Ты… ответил им?
Он помедлил. И вынужден был вновь кивнуть.
– Да.
Сестра отложила ложку, тяжело поднялась, ушла обратно в спальню. Олег не посмел пойти следом.
Закончился день рано. В пять пополудни начало смеркаться, прямоугольник неба потемнел, слился с окружающими его тучами. На Горбатом мосту вспыхнули фонари. Теперь их было семь. И еще один – на Парковой.
В спальне свет не зажигали, и звуков оттуда не доносилось. Олег решился – позвал, постучал, потянул на себя дверь. Та была не заперта. Он щелкнул выключателем на стене. Вхолостую.
К крюку в потолке, на котором прежде крепилась люстра, была привязана веревка. Ирина висела неподвижная, отрешенная. Мертвые глаза смотрела сквозь Олега.
Он вышел из комнаты, тихонько прикрыл за собой дверь. Вышел из дому, со двора. Остановился посреди улицы, под фонарным столбом. Горбатый мост стоял перед ним словно светлый линкор. Нет, не стоял. Он уплывал, все дальше и дальше, оставлял за кормой крошечный островок, отрезанный тьмой. «Ты хочешь проснуться, увидеть реальность?» – спрашивали во сне ночные призраки. Олег ответил им: «Да!»
Фонарь над головой погас.
Вот еще один пример. Письмо человека, который привык жить рядом с Мифами. Хотя нет: «рядом» – не совсем правильное слово. Разве только в географическом, а не в психологическом смысле. Даже здесь, в Аркхеме, городе всемирно известного Мискатоника, для Глубоководных выстроен отдельный квартал, а Ми-Го практически не появляются вне своих рабочих сфер. Мверзи трудятся в больницах, шогготы – на производстве и транспорте, но никто из них не живет вместе с людьми. Что уж говорить о сельской глубинке, о маленьких провинциальных городках, о спальных районах промышленных мегаполисов…
Обособленные зоны, резервации, запретные территории: названий много, суть одна. Присутствие младших Мифов люди готовы терпеть, но не более того. И – желательно – где-то там, за рекой, за пустошью, за Горбатым мостом. Чтобы между двумя мирами была хоть какая-то, пусть хлипкая и эфемерная, но все-таки преграда.
И если квартал вдруг приглянулся Глубоководным, прежние жители начинают покидать его, хотя никто их не гонит. Миграция, сначала вялая, раскручивается все быстрее и быстрее, и вот через год-полтора на месте престижного района стоят ряды опустевших домов-призраков.
