прорванного живота, груди…
– Врата!!! Врата открыва…
Вопль захлебнулся в грохоте пулеметной очереди. Свет прожекторов затопил площадку, ослепил на миг. А в следующий Олег увидел, как разрывные пули прорубают тоннель в толпе. Ошметки крови, тряпья и мяса взлетели гейзером. Невиданная машина, двуногая и пятиметровая, протискивалась между девятиэтажками, лязгая, урча, расплевывая свинец.
Живые путы разжались. Олег рванул вперед, к дереву, не соображая, что собирается делать. Споткнулся, упал на четвереньки. Ладони погрузились во что-то теплое и липкое.
Дерево и то, что недавно было девушкой Женей, вспыхнуло, мгновенно превращаясь в огромный факел. Пестрый балахон стек на землю, прятавшаяся в нем черная тень шагнула сквозь пламя. И дерево погасло, так же стремительно, как загорелось. Рассыпалось остывающими углями…
Пуля ударила в бетон рядом с головой Олега. Осколки больно впились в щеку, в плечо. Звериный инстинкт поднял на ноги, бросил прочь от смертоносной машины, в спасительную тьму. Спасительную?!
– Олежка!
Ирина перехватила его у переезда, на самой границе света и тьмы. И Петр был с ней:
– Что там происходит? Война?!
Олег не мог объяснить. Да и не оставляли ему времени на объяснение! Фонарь над переездом погас, тьма вновь перешла в наступление.
– Бежим! Надо уходить, отсюда Быстрее!
Они подчинились, не переспрашивая. Втроем взбежали на спасительный мост и дальше…
Дальше не было. Улица Свердлова, прямая и длинная, ведущая до самого центра города, исчезла. Вместо нее – темнота. Петр ворвался в нее первым, по инерции. Остановился, только споткнувшись о железнодорожные рельсы переезда. Изумленно уставился на одряхлевшие трехэтажки, на невесть откуда взявшиеся башни монолитов. Обернулся.
– Это как же получается?..
И опять Олег не успел ответить. Двуногая машина шагнула наперерез. Вспыхнул прожектор. Странно, ослепительно яркий луч обрывался, наталкиваясь на незримую границу за их спинами.
– Пошли отсюда! – Олег схватил шурина за рубаху, потянул.
Они снова бежали по мосту – до переезда. Того же самого. И еще раз. И еще…
– Так не бывает… – твердил Петр. – Ну не бывает же так!
А потом погас следующий фонарь. Тьма норовила отрезать беглецов от Парковой, зажать на мосту. И Петр сдался.
– Домой! – скомандовал. – Домой идем. Утро вечера мудреней.
Сейчас было именно утро, но Олег не стал поправлять шурина.
Петр свернул на тропку через пустырь и тут же поскользнулся, едва не упал. Под ногами отвратно хрустело, чавкало, шевелилось. Улитки и большие черные слизни покрывали тропинку сплошным ковром. Слизней Олег узнал…
На полпути к Парковой тропинку перегораживала шевелящаяся куча. Предусмотрительный Петр включил фонарик, оскальзываясь и чертыхаясь, подошел ближе. Лучик выдернул из темноты обглоданную до белизны кость, торчащую из рукава клетчатой рубахи, челюсть с остатками русых волос. И Олег понял, что там, под слизнями.
– Влад?! – Петр тоже узнал. – Но как же…
Ответом на его вопрос затрещали кусты сирени. Раздвинулись, пропуская… Это уж точно был не человек! Громадная вставшая на дыбы гусеница, буро-пятнистая, закованная в хитин, с трехпалыми лапками на каждом сегменте. Казалось, ей трудно удерживать равновесие в такой неудобной позе – она покачивалась со стороны в сторону, изгибалась, и в зазоры между сегментами выползали черные слизни.
А еще у этой гусеницы было лицо. Безносое, с выпученными, круглыми как блюдца глазами, щелью безгубого рта, короткими толстыми отростками, заменяющими волосы. Странно, но существо не казалось ужасным. Взгляд его переполняла мировая скорбь.
Ирина заскулила, подалась назад. Петр, наоборот, ступил навстречу нависающему над ним монстру и крикнул:
– Я тебя не боюсь, понятно?! Потому что тебя здесь нет и быть не может! И остального ничего нет! Все это галлюцинация, понятно?!
«Галлюцинация» не спорила. Один из отростков на голове внезапно изогнулся, метнулся вперед, удлиняясь, растягиваясь словно резиновый. Обвил шею Петра, натянулся, дернул…
