лампа в фонаре перегорела! А спьяну такое померещится…
Олег решил было сходить к дому девушки: доказать самому себе, что ни в какую чертовщину он не верит, – но… глупо ведь туда-сюда бродить! Если прогуляться хочется, то можно перейти через мост и поглядеть, где вчера Владлен заблудиться умудрился.
Горбатый мост высился светлым линкором в океане мрака. Впереди темно, за спиной темно, слева и справа – тоже. Даже на станции фонари погасли! Однако. Что же это в городе с электричеством творится? Авария на подстанции? Почему тогда на мосту фонари горят? Олег пересчитал их. Тринадцать. И четырнадцатый – на Парковой.
Со стороны станции дохнуло холодом и сыростью. Ветер, совсем не летний, заставил поежиться. Гулять перехотелось разом. Быстрее домой, за крепкие каменные стены, на уютный диванчик.
Он сбежал с моста. Ноги сами понесли к знакомой тропке, но Олег не позволил им. Хрупать по улиткам, чтобы выиграть каких-то три минуты? Нет уж, спасибо.
Они пришли за ним ночью. Черные, почти невидимые во мраке, они кружили вокруг, хлопали крыльями, щелкали хвостами, тянули к нему тонкие гибкие лапы. Он пытался увернуться, но их было слишком много теперь! Он чувствовал мягкие, будто кошачьи прикосновения, слышал голоса. Лиц у них не было и ртов не было, но они все равно говорили, они спрашивали! Отвечать нельзя было ни в коем случае. Даже понимать их вопросы – нельзя! Но тонкие цепкие пальцы теребили настойчиво, не оставляя выбора. Он ответил. Всего на один вопрос.
И вывалился из сна.
Олег сообразил вдруг, что по-прежнему стоит перед подъездом трехэтажки. Но тьмы больше не было. Сумерки – то ли утренние, то ли вечерние. Зыбкая грань дня и ночи, время без теней. И без света.
Дом был тот самый и одновременно – другой. Вчера он показался новеньким? Полно те! Желтая штукатурка выцвела, посерела, стены укрыла густая сеть трещин, стекла в окнах потемнели, дверь подъезда перекосилась, висела на одной петле. И тянуло оттуда сырой затхлостью.
Все же Олег решился, вошел в подъезд. По щербатым, крошащимся ступеням поднялся на второй этаж. Какая квартира? Кажется, эта.
Оббитая дерматином дверь была не заперта. Он приоткрыл ее, заглянул внутрь. Окликнул:
– Женя? Женя, ты дома?
Тихо, пусто.
Нет, не пусто! Он скорее ощутил, чем увидел движение в глубине квартиры.
– Женя!
Поспешил туда. Дверь налево, дверь направо. Вот это должна быть ее спальня…
Он обернулся резко, успел увидеть. Что-то маленькое, быстрое спряталось под тумбочкой. Котенок? Крыса? Проверять не хотелось. Олег повернулся к тумбочке и ее обитателю спиной, вошел в комнату. И запоздало понял – не надо этого делать!
Потолка в комнате не было. Вместо него… Нет, Олег не взялся бы объяснять, что это. Разглядеть он не успел. Не позволили ему разглядывать. То, что было вместо потолка, рухнуло на него десятком толстых, в руку толщиной, щупалец. Тяжелые, шершавые, сплошь покрытые рядами присосок, они спеленали его в один миг, оторвали от пола.
– Нет! – Олег трепыхнулся изо всех сил, не соображая, куда его волокут, а главное – что. – Пусти, дрянь!
Тщетно: объятия спрута сделались лишь туже. Щупальца рванули жертву к дыре в перекрытиях, на ходу расширяя ее, выламывая куски бетона…
Источенные лабиринтом тоннелей перекрытия не выдержали. Дом обреченно выдохнул. И просел. Сложился в бесформенную груду битого камня, дерева, стекла. Расплющил в кровавое месиво и охотника, и добычу…
Олег проснулся, сел. Перевел дыхание, смахнул со лба выступившую испарину. Приснится же такое!
И тут как током ударило. Приснится?! Да ведь он уже просыпался один раз! Во сне? А кто сказал, что сейчас – по-настоящему?
Он передернул плечами, вспомнив, как хлопают кожистые крылья. Прислушался невольно. Тихо? Или что-то шуршит за окном?
Он встал, натянул брюки, рубашку. Тихо вышел на улицу.
Ирина сидела на крыльце, куталась в шаль. Посмотрела на брата, сообщила растерянно:
– Не светает. Шесть часов, а не светает. Наверное, часы испортились? И свежо, как осенью. Где-то дожди сильные прошли.
Дожди, по-осеннему холодные. И не светает. Осенью в это время темно. Хотя вчера было лето, тридцатое июня. Что ж, вчера
