Ее партнер, как и все остальные до него, оказался невосприимчив к чужим воспоминаниям, экран оставался девственно чистым. Брамэн не сомневался, что и Таро продемонстрирует точно такой же результат. То есть никакого.
Мужчина скучающе зевнул, да так и остался стоять с раскрытым ртом, онемев от удивления. По экрану заметались неясные образы, едва различимые и быстро исчезающие. Но они были! И с каждой секундой становились все отчетливее. Эпизод с флаером был спроецирован без малейших помех, слышались и голос женщины, и плач ребенка. И если бы не мальчишка, чьи воспоминания сейчас проводила через себя Таро, так не вовремя испугавшийся боли и сорвавший с себя устройство, неизвестно, сколько еще времени она проторчала бы в его голове и что смогла бы оттуда выудить.
Экран снова погас. Нейропсихологи бросились к испытуемым. Помогли арийцу сесть и стали расспрашивать о его самочувствии. Девушка растерянно и с тревогой поглядывала на парня.
– Удали, – велел своему помощнику Брамэн.
– Что удалить? – не понял офицер.
– Анализ крови. Удали его.
– Ну а как же?.. – Парень снова попытался продемонстрировать начальству отображавшиеся на экране неутешительные результаты Таро практически по всем тестам.
Но полковник лишь раздраженно отмахнулся:
– Перестань мне мозолить глаза своим планшетом, идиот! – и процедил сквозь зубы: – Пока я тебе его куда-нибудь не засунул!
Заметив, как Флар, бледный и отчего-то крайне взволнованный, ринулся к выходу, Брамэн окликнул его. Дайлану ничего не оставалось, как поменять маршрут и подойти к начальству.
– Пройдемте со мной, сержант. Мне нужно с вами поговорить.
В последний раз оглянувшись на виновницу переполоха, ментор еще больше помрачнел и последовал за радаманцем.
Кто-то стянул с меня обруч и одним рывком заставил выпрямиться в кресле.
– Ты как? Нормально? – спросил мужчина в белом.
– Да, – неуверенно ответила я, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то. Перед глазами по-прежнему стояла страшная картина крушения флаера.
Убедившись, что я в полном порядке, радаманец оставил меня и присоединился к своей коллеге, занимавшейся Авеном. Вместе они стали задавать ему вполголоса какие-то вопросы. Парень отвечал односложными «да» или «нет». Я с тревогой смотрела на друга, понимая, что невольно причинила ему боль. Он же, казалось, и вовсе забыл, что я здесь, рядом. Даже ни разу не взглянул в мою сторону.
Потом радаманцы вернулись к своей любимой панели и стали заново просматривать бесово воспоминание. В оцепенении я пялилась на экран, не способная отвести взгляда от жуткой сцены. Не верилось, что увидели они ее только благодаря мне.
Вилар, наоборот, отвернулся. Казалось, он не выдержит и сейчас бросится прочь. Но кадет не двигался, сидел, не шевелясь, опустив голову.
– Кто эта женщина? – невозмутимо осведомилась радаманка.
– Моя мать, – тихо ответил Авен.
– Она не выжила?
– Нет.
– Когда это произошло?
– Двенадцать лет назад.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнула женщина.
Хорошо?! Бес вас подери, что же тут хорошего?!
Потом они зашептались, и из невнятного потока фраз мне удалось разобрать только «старые воспоминания» и «сильная аномалия». Авен по-прежнему сидел сгорбившись. Даже когда его повели в лазарет для каких-то обследований, просто прошел мимо, как будто я вообще больше для него не существовала.
Зато остальные пялились так, словно видели меня впервые в жизни. До конца теста простояла, вжавшись в стену и уткнувшись взглядом в пол. Почему-то после эксперимента чувствовала себя омерзительно.
Тихий звук разъезжающихся створок оторвал Даггерти от изучения потолка, который он разглядывал уже бес знает
