– Ань, ну в самом деле. Я живой… почти.
Я начала было успокаиваться, но при этих словах снова зарыдала. «Почти живой!» Ничего себе!
– Ну потрогай, возьми меня за руку! Теплый, честно. Не привидение. Во всяком случае, надеюсь на это.
Он протянул ладонь, я осторожно тронула ее пальцами. Рука была холодной, но холодной по-человечески. Как бывает, если придешь зимой с улицы, когда гулял без варежек.
– Пульс пощупай, вот здесь. Это кровь, ее гонит сердце, ясно?
Под моими пальцами на его руке действительно билась жилка. Медленный, слабый, но пульс был.
– Как же ты… все одиннадцать лет тут… один… – Я всхлипнула еще несколько раз, но стало уже не так тяжело.
– О, это было прикольно, – заявил Сергей и плюхнулся рядом на диван. – Сначала я только видел. Представляешь: тела нет, ничего нет – вижу небо над собой, и все. Как будто я был точкой. Не знаю, сколько это длилось. Долго. Постепенно я из точки становился, хм, многоклеточным. Начинал чувствовать тоже медленно-медленно. Вот когда ногу отсидишь, а потом чувствительность начинает возвращаться – очень похоже. Только там минуты уходят, а здесь прошло пару лет – а может, и больше, я сначала время не ощущал. По мере того как становился нормальным телом, вспоминал, кто я есть. А однажды почувствовал, что хочу жрать, и встал.
– Врешь ведь? – улыбнулась я сквозь слезы.
– Нет, честно. – Сергей засмеялся. – Ну ты представляешь, два года не есть?
– А что ты тут ешь, орехи?
– Не только. Рыбу в заливе ловлю, жарю на костре. Одной рыбки мне хватает на неделю. Я мог бы есть и сырую, мне совершенно все равно, я вкуса практически не чувствую. Но как-то… Жареная привычнее, в общем. Ну, грибы собираю, ягоды…
– А зимой? – перебила я. – Когда даже рыбу не поймать?
– Чтоб наш залив намертво замерз, такого почти не бывает. Это только нынешней зимой стоял нереальный дубак. Ну так я и проспал почти всю зиму.
– Как ежик?
Мои слезы совсем высохли, я даже улыбнулась.
– Типа того.
– А почему ты не вышел отсюда наружу, к людям? Неужели тебе тут нравится?
Я передернула плечами. Сергей хмыкнул:
– Не очень. Я пробовал. Сначала вообще не мог выйти, несколько лет тут торчал, надоело – ужас! Если бы не научился картинки светом рисовать, с ума бы сошел, наверное. Потом, когда смог, – покажу, где, – вышел ночью. Прогулялся. Быстро устал и вернулся – спать. Я эту сторожку сразу нашел, тут и поселился, самое уютное место. В следующий раз удалось выйти на рассвете. Походил совсем недолго: как только солнце взошло, меня как выключило там. А здесь включило. Интересное ощущение. Сейчас я хорошо чувствую, когда за Воротами светло, а когда ночь. Днем не пытаюсь выходить – бесполезно. Даже Ворота не открываются.
– Но ты мог бы прийти к нам в интернат! Жил бы у нас ночью… а днем – тут. Зато общался бы с ребятами – это все-таки лучше, чем совсем никак!
Сергей помотал головой:
– Я думал об этом. Месяц, наверное, ходил вокруг интерната, изучал обстановку. Рано утром и поздно вечером. Но когда понял, что вы вообще ничего не знаете про техно, что вам специально не рассказывают, – передумал. Понимаешь?
Я понимала. Но во мне все протестовало против такой несправедливости!
– А как же дальше? Ты что, всю жизнь будешь тут?
Сергей пожал плечами:
– Не знаю, может, и можно что-то сделать, но у кого спросить? У вашего дяди Коли? Наверное, он единственный взрослый техно.
– Он техно?!
– А ты не догадалась? Чипированный. Слышит-то небось плохо?
– Да… не очень… – поразилась я.
В самом деле, могла бы сообразить.
– Только не факт, что он знает, чем мне помочь, – серьезно сказал Сергей.
– Но надо хоть попытаться! – Я вскочила. – Идем к нам, сейчас же!
