ситуацию с галерки, а я являлась прямой участницей, но… Но это же не повод для такого цинизма!
Или речь не о цинизме, а о здравомыслии? Ведь не мог Ринар влюбиться в первый же день! Кажется, это только мы, женщины, готовы безрассудно и с первого взгляда! А они…
Впрочем, это тоже не важно.
– Как бы там ни было, но шаг оправдан, – пробормотала я. – В конце концов в данный момент воспользоваться услугами любовниц Ринар все равно не может.
Тине эти слова не понравились. Помощница отступила еще дальше и смерила меня хмурым взглядом. Она даже губы поджала и несколько шпилек выронила!
– Что тебя удивляет? – пробормотала я. А самой так больно стало, так неприятно.
– Меня удивляет то, что вы не понимаете главного. Вы не понимаете, что вас связало само небо, а раз так…
– Что «так»? – перебила я. – Небо не связало, а буквально принудило. Думаешь, приятно, когда тебя выдергивают из родного мира, ставят на ауре метку, связывают телепортацией и… фактически навязывают любовь?
Честно? Я была убеждена, что помощница проникнется и посочувствует. Но она оказалась поупрямее самого Ринара.
– Леди Светлана, простите, но я никакой проблемы не вижу. Какая разница как? Главное, что вы друг друга нашли.
Захотелось взвыть. Только Тина такой возможности не дала.
– Неужели вы думаете, что простая химия, на удочку которой попадается большинство из нас, лучше? Неужели считаете, что выбор, указанный высшими силами, хуже, нежели выбор, продиктованный физиологией?
Слов «химия» и «физиология» я от помощницы не ожидала. Тем не менее услышала и приняла. И даже собралась в очередной раз поспорить, но…
– Все благополучные пары уверены, что их встрече покровительствовали сами боги. И никто из них на богов за это не пеняет.
– Встреча – это одно, – не могла не заметить я. – Но влюблялись-то сами.
– А вы уверены? – подхватывая расческу, парировала Тина.
Я… уверена не была. Только повода согласиться и смириться со своей участью все равно не видела. А помощница словно почувствовала и, наматывая на расческу очередной локон, сказала:
– Если вы оказались здесь, значит, сердце ваше свободно, и мужчины, способного его покорить, в вашем мире нет. Ну а в том, что касается его величества Ринариона… все знают, что в любовь он вообще не верит. Это означает, что женщины, которая может подарить ему такое чувство, в его окружении не существует. Точнее, не существовало. До вас.
Глупость, конечно, но стало приятно. Тем не менее…
– Я обычная, – сказала вслух и четко.
– Может быть, – в кои-то веки согласилась помощница. Но тут же эту иллюзию согласия разрушила: – Только то, что один человек считает обычным, другому может показаться уникальным. И вы никогда не угадаете, почему так. Существуют вещи, неподвластные разуму. Вещи, которые мы никогда не сможем объяснить.
Тина замолчала, а я вдруг поняла: что бы Тина ни говорила о «приученности», а «опоздание» мое все-таки заметили. Вернее, не просто заметили, но и интерпретировали совершенно верно. И, скорее всего, уже сегодня новость о том, что между мной и Ринаром точно что-то есть, уйдет в народ. Буквально несколько часов, и вся столица узнает.
Только желания взять с Тины клятву о неразглашении не возникло. Более того, это осознание никакого сопротивления не вызвало. Наоборот – я ощутила некоторое совершенно нелогичное удовлетворение. Вместе с тем ванную покидала в довольно хмуром настроении, но…
Едва я, уже причесанная и одетая, переступила порог, едва увидела не менее причесанного и одетого Ринара, который плавно поднимается с установленного возле двери стула, скепсис попятился.
Совершенно внезапно я ощутила прилив радости. Сдержать улыбку, которую эта радость вызвала, опять-таки не смогла.
– Ну наконец-то… – процедил Ринар, и… ну, собственно, все.
После этой реплики моя улыбка стала запредельной, а радость хлынула через край! Просто недовольство величества было настолько привычным и настолько показным, что сил не осталось. И я рассмеялась! А Ринарион…
Он тоже смеялся, но только глазами. Это было настолько удивительно, что я чуть-чуть, самую малость растерялась. И тут же услышала:
– Леди Светлана, завтрак. – И уже тише, с какой-то особенной, очень трогательной ворчливостью: – Он уже остыл. Десять раз.
