– Это… это не ваши номера?
– Нет, конечно.
– Это что? Ваше убежище?
– Да… Можете говорить. Комната рядом пуста.
– В окно нас услышать не могут?
– Нет. И я ведь вам не велю кричать.
– Здесь вы будете ночевать?
– Да.
– Сегодня?
– Да.
Кинэт осматривался.
– Но… как же это? Вы в частной квартире?
– Да, у славной женщины.
– Не имеющей отношения к той, о которой вы мне только что говорили?… К вчерашней?
– Никакого, никакого… Бог с вами!
– Как вам пришло в голову сюда прийти?
– Не знаю. Надо вам сказать, что мне знаком давно этот квартал.
– И неподалеку отсюда вы жили?
– Нет.
– Вам показалась эта комната спокойной?… Но женщина эта вас впустила… как?… Сдала вам комнату?
– Конечно. Она сдает эти обе комнаты, эту и соседнюю, когда случается жилец.
– Кто вам дал ее адрес?
– Один парень, кативший тележку по улице Обри-ле-Буше. Я встретил его и сказал, что ищу меблированную комнату. Но не в номерах, оттого что мне часто приходится работать по ночам, а днем спать в номерах нельзя из-за шума в коридорах. Я уже и в другом месте справлялся, в винном погребке.
– Не обратили ли вы внимания на себя этими расспросами?
– Нет. Да ведь и не было в них ничего странного.
– Хозяйка не удивилась, когда вы пришли без вещей, без чемодана?
– У меня был с собой пакет…
– Вот видите, он пригодился вам.
– И еще другой пакет.
Кинэт поискал глазами другой пакета. Сразу не увидел ничего.
– Я уплатил ей за неделю вперед. Сами понимаете, что после этого она успокоилась.
– Она вас ни о чем не спрашивала?
– Она почти глуха. Я этим воспользовался и наговорил ей всякой всячины. Глухие люди любят говорить только для виду, но привыкли не понимать других. Это им не мешает.
– А как же ваш чемодан, оставшийся в номерах?
– Мне не так уж нужны вещи, которые в нем лежат.
– Да, но по ним установят вашу личность. Содержатель номеров, может быть, сделает заявление комиссару. А этого только и недостает.
– Я знаю… Вот по этой части вы можете оказать мне услугу.
– Съездив за чемоданом?
– Разумеется, я дал бы вам денег на уплату моего долга. За прошлую неделю и – воскресенье, понедельник, вторник – за три или даже за четыре дня в придачу.
– Для меня это изрядный риск.
– Что еще было бы очень хорошо, так это сказать им, что вы – мой новый хозяин; что я вас попросил съездить за моим чемоданом, а вы этим воспользовались, чтобы кстати навести обо мне справки. У вас совсем вид хозяина. Право, очень почтенный вид. Им ничего другого и в голову не придет. А затем, знаете ли, люди коммерческие, эти, как и другие, только бы вы им заплатили… а там уж они недолго морочат себе голову из-за вас.
– Да, но их могут допросить…
– Так что ж такое? Они скажут, что очень приличного вида господин, с красивой бородой, пришел и заявил, что нанял меня. Это вам даже алиби.
– Хо, не так-то это просто кончается. Если будут серьезные основания вас разыскивать, то начнут искать господина с красивой бородой.
– Пусть так! Кому можете вы прийти на ум, при каких угодно приметах? А? Переплетчик, владелец магазина? Бывший крупный чин в полиции?
– Я не спорю. Вот и в этом вопросе вы можете оценить все значение моей помощи. Попробуйте-ка послать по этому делу другого вместо меня… Но содержатель номеров может спросить у меня ваш адрес для переотправки вам писем.
– Я никогда не получаю писем.
– Все равно, они могут спросить адрес просто из любопытства. А мне нельзя показать, будто я скрываю от них эти сведения.
– Дайте фальшивый адрес.
– Да, но если его проверят, мое появление в номерах перестанет быть алиби для вас. Напротив. Это усилит подозрения. В данный момент я имею в виду ваши интересы.
– Так как же быть?
– То-то и есть! Дайте подумать. И еще другое. Не тащить же мне ваш чемодан на спине. Такси? Но прежде всего я не знаю, можно ли въехать на автомобиле в эту улицу. И во всяком случае соседи будут очень заинтересованы. В такой улице вдруг останавливается и разгружается такси!
– А простой фиакр? Вечером?
– Тогда с извозчиком задача. Извозчику легко забыть седока, которого он отвез с Восточного вокзала на большие бульвары, но он и через год не забудет этого закоулка, и вас, и вашего чемодана.
Кинэт умолк. Представлял себе окрестности. Прислушивался. Полный совершенно новой бдительности, еще ничем не притуплённой и под влиянием обстоятельств трепещущей, как страсть, он пытался установить ценность этого жилища, как убежища, толщу тайны, которою был в нем предохранен человек, груз опасности, давление розыска, которые оно могло выдержать.
Слышен был шум экипажей, довольно отдаленный. Шаги на этой же улице, очень заглушённые. Иногда – голос, всякий раз казавшийся слишком близким, слишком крикливым и приближающимся. Шаги звучали все же не так тревожно, как голоса. Но были также периоды тишины. Дом даже казался немым. Очень легкие и нерегулярные звуки, по временам раздававшиеся – шорохи, потрескиваниягстуки, – доносились, быть может, из верхнего этажа, но, быть может, и из соседних домов. Весь этот край старых стен был достаточно плотен для того, чтобы такого рода шумы могли в нем проходить большие расстояния и не принадлежать одному месту по преимуществу перед другими, как и жалкий, затхлый запах, отовсюду сочившийся. Кинэт заговорил:
– Я понимаю, чем вам понравился этот закуток: 'Кому взбредет на ум искать меня здесь?' Так вы думаете. К несчастью, это понимают все. При входе в эту улицу, по которой вы меня только что вели, словно надпись висит: 'Для скрывающихся'.
– Ну, вы преувеличиваете!
– А затем, эти трущобы полны проституток и сутенеров. Полиция имеет за ними постоянное наблюдение. Содержит среди них всякого рода осведомителей. Ваша хозяйка… поручиться можно, что и она в том числе.
– Вы бы этого не сказали, если бы ее увидели. Хотите, я придумаю предлог и покажу вам ее?
– Нет, нет. Ей не надо меня знать. Ни в коем случае. В каком квартале ваши номера?
– На улице Шато, в четырнадцатом. Знаете, на той улице, что идет от Мэнского бульвара, как раз от того места, где церковь, до бульвара Вожирар, проходя мимо западной товарной станции.
– В общем, не так уж далеко от меня.
– Пешком минут двадцать.
