— Это самый лучших из всех щитов, что здесь есть. Защитит меня от колен и до подбородка, — и с этими словами Нарек сунул его под мышку. Если он его не возьмет, то заберет кто-нибудь из «Львов».
Ашот махнул рукой и повел его к высохшему руслу реки. Под ними капитан проводил какое-то странное учение. Каждый из его ребят должен был взять другого на спину, а потом они дрались друг с другом, словно всадники. «Нам это тоже нужно будет сделать», — подумал Нарек. Те ребята внизу веселятся, хоть и покрыты потом с ног до головы.
— Я не хотел этого, — вдруг произнес Ашот. — Я ничего не сделал для этого. Нужно было пойти на голосование. Туда приказали явиться всем сотникам… Я действительно понятия не имел!
Нарек дружески ткнул его под ребра.
— Ну, теперь-то ты преувеличиваешь. Ты стал важным человеком. Радуйся же!
— Тому, что мы будем сражаться рядом с бессмертным? — В голосе Ашота послышалась паника. — Да неужели ты не понимаешь? Лувийцы захотят получить его голову. Там, где стоит бессмертный, будут самые ожесточенные бои. Муватта наверняка пошлет свою лейб-гвардию, чтобы расправиться с нами.
Теперь и у Нарека на душе стало неспокойно.
— Мы справимся, — произнес он, сам не веря в свои слова.
— Будешь держаться сзади, ты понял?
Он раздраженно покачал головой. Вечно все пытаются его защищать. Сначала Ламги, потом Ашот. Что они себе думают? Что он трус?
— Я буду сражаться, как все!
— Ты ведь хочешь еще раз увидеть Дарона и Рахель?
— Я не хочу, чтобы все в деревне называли меня трусом…
— А я обещал Рахели, что ты вернешься домой живым! Ты получишь почетное задание. А будешь противиться моим приказам, я позабочусь о том, чтобы битву ты провел закованный в цепи, в женском лагере.
Та, что не уступила богам
Кара отодвинула засов. Приготовилась к тому, что должно было предстать ее взгляду. Затем открыла дверь и вошла в комнату принцессы. Шайя сидела на корточках в уголке. Вся комната провонялась фекалиями.
— Я принесла вам поесть, принцесса.
Варварка подняла голову. Левый глаз все еще был оплывшим, как и три дня назад, когда она вернулась. Она улыбнулась Каре. Но улыбка эта была жуткой, в ней больше не было разума. Шайя откинула в сторону клочок красного шелка, которым закрывалась, и раздвинула ноги. Внутренняя сторона ее бедер была полностью покрыта кровоподтеками.
— Ты хочешь заняться со мной любовью?
Кара поставила перед ней миску с пшенной кашей и бросилась обратно к двери.
— Иди же, люби меня! — Слова принцессы сопровождались сладострастным стоном.
— Что же они с вами сделали…
Ничто больше не напоминало о гордой принцессе-воине, которая всего четыре дня назад напала на нее в саду. Из носа текли сопли, губы потрескались, все тело было покрыто золотой пылью и запекшейся кровью. А ее взгляд… В нем больше не было ничего человеческого. Однажды Каре довелось услышать, будто глаза — зеркало души. С тех пор она обращала на глаза человека особое внимание. И это было правдой! В глазах можно было увидеть душу.
У Шайи смотреть было больше не на что. Душа оставила ее.
— Иди же! — Принцесса провела правой рукой по своему истерзанному телу и остановилась на покрытом запекшейся кровью срамном месте. Какие бы стоны она ни издавала, при каждом прикосновении начинала кричать, как зверь. Помыть ее было невозможно.
— Вы должны поесть, госпожа, — печально произнесла священнослужительница.
Вместо ответа Шайя прижала платье к телу и опустила голову, на лицо упали пряди волос.
За спиной Кары в дверном проеме показалась мать матерей.
