– Хотя меня огорчают ваши поступки и я чувствую, что вы меня предали, Гилберт Альбанс, я все еще вижу перед собой директора этой школы и ментата, который помог мне во многих добрых делах во имя батлерианских идеалов.
Гилберт поднял голову.
– А я глубоко сожалею об этом. Я ошибался, пытаясь защититься, вместо того чтобы отстаивать свои принципы. Я давно должен был бросить вам вызов. Вы заблуждаетесь.
Услышав это, батлерианцы пришли в ярость, которую едва сдерживали. Гилберт пообещал себе, что сделает заявление, но следовало быть осторожным, эта толпа могла причинить непоправимый вред не только ему, но и школе.
– Я пришел на ваш спектакль, но напомню о вашем обещании. Вы спасете мою школу.
– Спасу, – подтвердил Манфорд. – Спасу ментатов от них самих. Они продолжат обучение, но их будут переучивать. Ментаты должны понять, что их главная цель – заменить компьютеры, а не подражать им.
Гилберт не шелохнулся, понимая, что лучшего обещания ему не получить. Он знал, что Манфорд по своему желанию может изменить условия и найти этому любые удобные оправдания.
Батлерианской идеологической обработки он не боялся: он учил своих учеников
Гилберт был уверен: что бы с ним ни случилось, ментаты будут продолжать свою работу в той или иной форме. А если ментаты выживут, сделка стоящая.
Анари стояла рядом с ним, ее меч блестел в утреннем свете. Священник Хариан с ненавистью смотрел на Гилберта; он винил его в том, что в битве у моста Хретгир машины использовали людей как щит – и в десятилетиях страданий до того. Обвинения были нелепы, и Гилберт даже не смотрел на священника.
Манфорд сказал:
– Вы повинны в ужасных преступлениях против собственной расы, Гилберт Альбанс. Если вы раскаетесь и от всего сердца попросите прощения, бог может простить вас. Но я ничего не обещаю, и сегодня вы умрете.
– Я бы и не хотел, чтобы вы давали обещания от лица бога. Он не обязательно их выполнит.
Хариан выглядел оскорбленным еще сильнее, но Манфорд только кивнул.
– Это ваш выбор, директор. Бог вам судья.
Гилберт улыбнулся.
– С нетерпением жду беседы с ним.
Он без приглашения повернулся лицом к Анари Айдахо и опустился на колени. Он отчетливо услышал крики отчаяния со смотровой платформы и гневный ропот батлерианцев, но все это в его сознании превратилось в глухой гул.
– Я знаю, ты хороший мастер меча, и у тебя острый клинок, – сказал он.
Голос Анари резко прозвучал в воздухе.
– Это моя работа.
Гилберт наклонил голову, закрыл глаза и углубился в свой «сейф памяти», где мог вернуться в прошедшие десятилетия своей жизни. Он знал, что времени у него мало и воспоминания должны двигаться со своей скоростью.
Первую часть жизни Гилберт провел на Коррине, там о нем заботился и учил его Эразм, но сейчас, в памяти, он вернулся в счастливые времена на Лектейре, в те семь лет, когда был обычным человеком и вел обычную жизнь. Здесь у него появились первые друзья-люди и Джевелия, первая женщина, которую он полюбил; этот опыт он хранил в памяти как сокровище, хотя закончилось все не так, как он надеялся. Гилберт заново пережил и боль, когда Джевелия вместо него выбрала другого, разбив его сердце.
Он вспомнил милое заботливое лицо Джевелии, ее беззаботный смех, счастливое время, которое они провели вместе. Сейчас она уже наверняка состарилась и скорее всего умерла, но в «сейфе памяти» оставалась такой же молодой и полной жизни, какой была, когда он видел ее в последний раз.
Сейчас он провел с ней яркие мгновения и не почувствовал боли, когда острый меч описал в воздухе свою смертоносную дугу.
Песок течет в моих жилах, пыль заполняет легкие, вкус пряности у меня во рту. Пустыня во мне, и от нее невозможно избавиться.
Перед возвращением в пустыню он отказался от всего
