Если она и удивилась, то ненадолго. А вот со слезами справиться не смогла. Мать и мэтр Жанисс смотрели на Альгонду с сочувствием.
— Бедная моя крошка! Надо же, каким болваном оказался этот Матье! А я как мог старался его подготовить! — пожаловался мэтр Жанисс, пожимая молодой женщине руки.
Этого Альгонде хватило, чтобы взять себя в руки.
— Все образуется, добрый мой Жанисс! Все образуется! — всхлипывая, проговорила она.
— Этого и следовало ожидать! Черт побери, пускай его найдут, и я прикажу его выпороть! — топнув ножкой, заявила Филиппина.
Своим поступком Матье поставил под сомнение ее авторитет, и на этот раз она была полна решимости его за это наказать.
Альгонда, которая знала, как тяжело бывает сделать выбор, когда тебя раздирают противоречивые чувства, с упреком посмотрела на свою госпожу.
— Если так, надеюсь, его никогда не найдут!
— Но ведь…
— Ведь он ничего плохого не сделал! Разве я не просила, чтобы его оставили в покое!
Филиппина нахмурилась, вздернула подбородок, глаза ее метали молнии. Как смеет Альгонда разговаривать с ней таким тоном в присутствии посторонних!
— Он не смеет так с тобой обращаться! И со мной тоже! Хочу тебе напомнить, что в этом доме хозяйка — я, и могу решать, кого наказывать, а кого — миловать!
Элора насытилась, и Альгонда передала ее Жерсанде, которая до поры до времени предпочитала хранить молчание.
— Уложи ее в кроватку, хорошо?
Жерсанда кивнула. Взгляд, которым они обменялись, сделал ненужными слова. Жанисс, огорченный таким поворотом событий, встал и, неловко переминаясь с ноги на ногу, стал пятиться к двери. Если Филиппина рассердится, то вполне может припомнить ему сегодняшнее происшествие на кухне, да и Жерсанда не останется в стороне… Альгонда встала и посмотрела в глаза своей госпоже. Она тоже была разгневана.
— Хочу спросить у вас, мадемуазель Елена, хотите ли вы отдать меня тому, кого я люблю, или навсегда оставить при себе?
Удивленная уверенностью и новой силой, которой лучилась ее горничная, мадемуазель де Сассенаж уселась поглубже в кресле, и пальцы ее, вцепившиеся в подлокотники, задрожали.
— Прости меня, — пробормотала она. — Поверь, я хотела…
Этого Альгонде оказалось достаточно. Она повернулась и твердым шагом направилась к двери.
— Куда ты? — виноватым голосом окликнула ее Филиппина.
— Прогуляюсь. Я столько дней провела взаперти!
Подавив желание броситься за ней следом, Филиппина осталась сидеть в кресле. По правде говоря, резкость и высокомерие Альгонды зародили в ее душе страх. Неужели причиной всему эликсир, привезенный Жерсандой из Сассенажа? Однако, какой бы ни была причина, она была уверена: Альгонда переменилась.
Муния вся превратилась в страдание. В их страдание. Она ощущала во всем теле уколы раскаленных игл, мучилась от долгой агонии, предшествующей их глупой бесполезной смерти. Холмистая равнина вокруг них была алой от крови. Они отчаянно сражались. Но с кем? Столько чужеземцев приходило на эту землю, чтобы покорить ее… Были ли среди этих духов духи нурагов, этих гигантов из народов моря, о которых с таким уважением рассказывала Лина, или духи других народов, еще более древних? Этого она не знала, но они отвечали ей на языке фараонов, забытом со времен арабского вторжения, на том языке, которому с младенчества обучала Мунию ее мать, наследница угасшей династии, чтобы дитя ее не утратило наследия своих предков. Сейчас она знала только, что они понимают ее, читают в ее мыслях послания любви и мира, которые не могли сорваться с ее губ, запечатанных поцелуем.
И вдруг перед глазами у молодой женщины возникло видение. Она резким движением вырвалась из объятий Ангеррана.
— Идем! — приказала она, хватая его за руку.
Сильный и леденящий кровь ветер, вызванный бесконечным кружением духов у них над головами, поднял клубы пыли. Они
