вас.
— Вы готовы испортить дипломатические отношения из-за такой…
Фалери покачал головой.
— Сомневаюсь, что это произойдет. Я уверен, что это испортит вашу карьеру и позабавит граждан других стран. В Серессе также трудятся и лучшие печатники в мире. А наши корабли путешествуют по всему миру, как вы тоже знаете. Канцлер, любое унижение, которое это письмо заставит меня претерпеть, — он поднял конверт вверх, — скоро всеми будет забыто. Но ваше, боюсь, закончится сокрушительным падением.
Савко с трудом сглотнул. Он сделал ошибку. Действовал чересчур безрассудно. Предположил, что его вкусы и привычки не столь известны, как это, очевидно, было в действительности. Да, немногие при дворе знали о его наклонностях в постели, несмотря на наличие жены и сына, живущих в самом большом из его поместий на севере. Он был далеко не один такой. Но, по-видимому, в Серессе тоже об этом знали, во всех подробностях.
И император не смог бы игнорировать это разоблачение, если бы оно получило широкую известность, и в числе прочих о нем узнал — о, Джад! — Верховный Патриарх, у которого на это… свои взгляды.
Проклиная себя, стараясь скрыть свой ужас (это умение он, по крайней мере, в себе воспитал), Савко пробормотал:
— Но, мой дорогой, вы неправильно поняли! Нет-нет-нет. Тот рисунок, который вам послали, нашли в студии одного непристойного художника из… Феррьереса, пьяницы и глупца, семья которого всегда ненавидела Серессу! Вы ведь понимаете, что у нас здесь есть несколько подобных ему? Император, он приглашает людей ко двору и…
Фалери ничего не ответил.
Савко снова выругался про себя. И продолжал:
— Этому человеку уже приказали покинуть Обравич под страхом наказания кнутом! — тут он неудачно выразился, мрачно подумал он. — Мы нашли всего один такой рисунок. Мне пришлось послать его вам, чтобы больше никто и никогда не увидел такое скандальное, клеветническое изображение!
— Его можно было бы сжечь.
— Да, да. Но я подумал, что лучше… лучше, чтобы вы об этом узнали.
— Почему?
Будь проклят этот человек!
— Ну, эти девушки, эти женщины, которые могут нам повстречаться… Нельзя ждать, что они ничего не расскажут о своих встречах, или расскажут… э, правду, если заговорят.
— Неужели?
— Да! Да, синьор Фалери! Увы всем нам.
— Увы некоторым из нас. Эта девушка, ее убьют, я полагаю.
Это кошмар, ужас! Савко захотелось выпить. Он ответил:
— Или убьют, или нагонят на нее такой страх, которого она никогда не ожидала. Как и на того… э, художника.
— Лучше смерть. Сересса будет рада заняться ими обоими.
— Нет, нет! — воскликнул Савко, слишком энергично замахав руками. — Вы наш гость. Это оскорбление, нанесенное послу. Наш долг заниматься подобными делами.
— И вы это сделаете?
— Я вас только что в этом заверил, — произнес Савко со всем достоинством, какое сумел изобразить.
После долгой паузы Орсо Фалери пожал плечами.
— В таком случае, возможно, сересским художникам незачем будет подсказывать, как изображать важных лиц в Обравиче.
Савко положил ладони на свой письменный стол. И с удовольствием увидел, что они не дрожат. Он ведь канцлер Священной империи джадитов. Он тихо произнес:
— Так, честно говоря, было бы лучше всего, посол. Потому что вы ошибаетесь. Это стало бы большим оскорблением для императора. Оскорбить канцлера, прослужившего ему столько лет? Даже не пытайтесь вообразить, что могло быть иначе, синьор.
И в первый раз Савко с облегчением увидел в глазах собеседника неуверенность.
— Возможно ли, — спросил Орсо Фалери, — двум мужчинам, обладающим опытом в решении мировых проблем, прийти к пониманию в таком вопросе, как этот, не привлекая в это дело посторонних?
