Ашариасе воцарится хаос, а среди командующих армиями возникнет соперничество. Выбор преемника никогда не проходит гладко, если имеется больше одного живого сына, а иногда — даже если есть всего один сын. Другие могут считать себя более подходящими претендентами на трон. Джанни часто бунтуют в городе и в гарнизонных центрах, требуя роскошных даров от преемника за свою лояльность. Может также вспыхнуть восстание среди непокорных племен на востоке, стонущих под игом Ашариаса.
Короче говоря, возникнет большая смута. Братьев нового калифа, проигравших борьбу за власть, неизменно убивают. Живые братья — это плохо для калифа. С женами, визирями и евнухами тоже необходимо разобраться, желательно избавиться от них.
Беспорядки в Ашариасе будут означать мир на землях джадитов. Армия османов численностью в сорок или пятьдесят тысяч не двинется весной на северо-запад. Эта передышка может закончиться, когда новый калиф почувствует необходимость показать свою силу. Но пока этого не случится, будет безопаснее торговать на суше и на море, а для Серессы все всегда упирается в торговлю. И вполне вероятно, что тот сын (кажется, в живых осталось двое сыновей калифа), который станет преемником Разрушителя, будет менее яростно стремиться завоевать запад.
А это будет хорошо для Джада и его детей, не так ли? Перо помнил, как личный секретарь задал ему этот вопрос. И вот результат: две почти параллельные линии появились на одной из его баночек с краской.
Перо отметил, что секретарь ничего не сказал насчет мести человеку, который завоевал Сарантий и приказал убить последнего императора и его родственников в городе, а потом выставил их головы на пиках на тройных стенах и оставил там гнить.
Его родной город, подумал тогда Виллани, можно упрекнуть во многом, но люди, которые им правят, или близкие к ним, не отличались ханжеством и притворной религиозностью. Можно назвать это хорошим качеством, при желании.
А пока, в данный момент, когда они в конце дня подъехали к большому постоялому двору, Перо необходимо было решить, что делать. Что бы сделал его отец? — таким образом он часто принимал решения в подобные моменты. Несмотря на то, что подобных моментов никогда не было в жизни Вьеро Виллани, Перо был в этом совершенно уверен.
В конце концов — и это была веская мысль — он художник, а не человек, умеющий убивать. Даже если чье-то убийство может спасти жизни, или отомстить, хоть немного, за сокрушительное падение Сарантия. Даже если престарелая императрица тоже говорила с ним об этом.
«Это не трусость», — говорил он себе. И чувствовал, что это правда. Это имело отношение к тому, как человек хочет идти под солнцем, по жизни. Раска Трипон не мог жить без своих сражений. И Даница Градек тоже не могла, Перо понимал это.
Он не такой человек, как они. И если то, что сказал Дживо, правда, его никогда и близко не подпустят к калифу, не проверив чрезвычайно тщательно все его вещи.
Ни один из людей с запада никогда не стоял перед Гурчу. Это известно. Никто из них даже никогда не входил в дворцовый комплекс. Но Перо, по-видимому, окажется там, и скоро. Поэтому этот не поддающийся объяснению заказ на портрет в западном стиле приведет всех стражников и чиновников дворца в состояние бдительности, граничащей с паникой.
Перо Виллани, художник из Серессы, сын художника, не был убийцей. И ему ни за что не позволят стать им здесь. И то и другое — правда, подумал он, и принял решение у входа в придорожную гостиницу.
Он послал Томо приготовить ему комнату. Попросил того проследить, чтобы принесли горячей воды для ванны, и подготовить ему чистую одежду. Это должно занять его на какое-то время. Он позвал Марина Дживо и отошел с ним в сторону от остальных, к конюшне, куда отвели их животных. Они остановились снаружи. Дживо смотрел на него. Высокий мужчина, с аккуратной бородкой, даже после такого долгого путешествия. Перо сказал:
— Мне необходим был повод, чтобы задержаться здесь. Спасибо. Когда мы с вами встретимся ночью? И где?
— Прямо здесь, — ответил тот, его голос не выдавал его чувств. — Когда взойдет голубая луна. Ваш слуга поедет с нами?
— Нет, — сказал Перо Виллани. — Я один войду вместе с вами в Сарантий.
— В Ашариас, — поправил его Марин Дживо.
Перо посмотрел на него.
— В Сарантий, — тихо повторил он.
Дживо нахмурился.
— Я понимаю. Но только в ваших мыслях и в сердце. Если хотите жить, — он повернулся и зашагал прочь.
Перо вошел в конюшню, нашел осла с вьюком своих вещей. Художники умеют обращаться с веревками, узлами, запечатанными баночками, парусиной. Из открытой двери падал свет, пахло лошадьми, навозом, соломой. Он развернул свои принадлежности, нашел горшочек из обожженной глины с двумя царапинами на нем. Вынул его. Снова тщательно завернул остальное. Привязал опять к спине осла. Заставил себя двигаться медленно. Здесь нет опасности, говорил он себе.
