прочих ходаков[53] отличить могу.
Или Василий все эти несуразности тоже заметил, но, в отличие от моих параноидальных настроений, истолковал более прозаично? И решил забыть, как мелочь, не стоящую внимания. Может, отвести в сторону и расспросить, или погодить? Сам скажет, если захочет.
Дилемму, как водится, решила судьба.
Я еще мысленно чесал затылок, как в отдалении показалась небольшая группа всадников? Точнее – трое. Но с заводными лошадьми. Завидев нас, неизвестные подскакали ближе и остановились примерно в двух сотнях шагов. Может, чуть поменьше. Перекрикиваться, как с дальних трибун на футболе, уже можно, а устроить перестрелку – сложновато. Нет, пульнуть – это запросто. И с мушкета, и с лука. Попасть затруднительно. Хотя, если вспомнить недавнюю меткость Полупуда… Ага, ту самую, что то ли с моей, то ли с Божьей помощью…
– Пугу, пугу… – трижды прокричал один из всадников. Давним казацким знаком обозначая себя. Второй держал наизготовку лук. Третий сидел смирно, зато головой крутил по сторонам. Бдел.
– Слава тебе, Господи… – перекрестился Василий, приложил ладони к губам и ответил так же: – Пугу, пугу…
– Казак, что ли?! – прокричали из степи. – Назовись.
– Василий Полупуд! Минского куреня товарищ! А вы чьи будете?
– Из Никитинской заставы!
– И чья сотня там сейчас в дозоре?
– Сотника Сороки!
– Андрея или Никиты?
– А ты, я погляжу, обоих знаешь?..
В процессе разговора казаки придвинулись ближе, и теперь уже можно было не перекрикиваться. Просто громко говорить.
– С Андреем под Трапезунд ходили в одном байдаке. А Никиту не очень. Но разве ж его рыжий чуб забудешь? Не тарахтел бы, как сорока – стал бы Зничем[54] или Лисом.
Казаки рассмеялись, видимо, историю с прозвищем для Никиты знали многие. И тот, что был за старшего, ответил:
– Под рукой у Андрея мы. Меня Меченым прозывают. Товарищи – Самопал и Карась. А с тобой кто?
Василий оглянулся, поглядел на нас, но отвечать не стал.
– Про то сотнику поведаю. Дело у нас важное. Не на всю степь кричать.
– Ну так седлайте коней, да и поедем на заставу. Сороки сейчас здесь нет, но не позже завтрашнего подъехать должен. Огонь-то зачем жгли? Дорогу на Сечь забыл?
Казаки снова расхохотались.
– Не серчай, Меченый, но и это я тоже только сотнику поведаю. Знаешь, как оно бывает – начнешь болтать и не заметишь, как проговоришься. А что знают двое… Одно могу сказать без утайки – нас трое, а коней только пара осталась.
– Экий ты таинственный, – проворчал старшой. – Как лазутчик… Ну да ладно – допытываться не буду. Пусть сотник решает. Карась, дай им свою каурую. Ты самый легкий. Обойдешься без заводной. Давайте, други, поехали. Степь широкая… Может, не мы одни сигнал видели? Зачем нам попутчики?
Накричавшись при встрече или просто так, но большую часть дороги казаки помалкивали. Василий с Меченым перебросились парой фраз, вместо верительных грамот вспомнили еще пару-тройку общих знакомых и вскоре тоже замолчали. Ну и мы с Олесем, так звали парнишку, в собеседники не рвались. Хлопец, похоже, не спал всю ночь, потому что сразу задремал, как только кони в обратный путь двинулись. Во всяком случае, ехал с закрытыми глазами. А я – вспомнил наставление Полупуда. Смотреть, слушать, на ус мотать.
Кстати, за полторы недели пребывания вдалеке от любимого Gillette и его кремов, мотать – не мотать, а подергать уже было за что. Подбородок, по примеру запорожца, я скоблил ножом. А к верхней губе с таким варварским орудием, еще и без зеркала, приступить опасался. Шрамы, может, и украшают мужчину – «заячья губа» точно нет. Голову тоже оставил зарастать. Хотя, по некоторым ощущениям – это ненадолго. Без мыла и шампуней завшиветь легко. А такая меня перспектива не устраивала.
Подъезжая к первому обжитому месту в этом мире (полуразрушенный курень на острове не считается), да еще и не простому жилью, а военному форпосту – я приготовился увидеть нечто сродни острогу или форту, как в фильмах про индейцев. И каким же
