Ух ты! Это было неожиданно, очень неожиданно. И, пожалуй, объясняло, почему после своего возвращения в лоно семьи я так редко видела Генриха.
— Но почему? — изумленно переспросила я.
— Наверное, считают, что я буду досаждать тебе разговорами, — честно ответил Генрих. — Твой отец так прямо сказал, чтобы я поменьше расспрашивал тебя. Мол, когда придет время, ты сама мне все расскажешь.
И внезапно я рассердилась. Ах, вот оно как, значит! Получается, родители просто не верят в то, что я ничего не помню. Поэтому и ведут ежедневные допросы. Поэтому так неохотно привечают Генриха в доме. Видимо, полагают, что со мной на самом деле случилось что-нибудь постыдное. Пусть до прямого физического контакта дело не дошло, так как я сохранила невинность, но и прочих извращенцев на свете хватает. И они боятся, что я расскажу кому-нибудь всю правду — и наша семья навсегда останется… нет, не опозоренной, конечно. Но надолго окажется в центре всеобщего внимания. Какому же родителю захочется, чтобы его дочь обсуждали на все лады.
Проблема заключалась лишь в том, что я действительно не имела ни малейшего понятия о произошедшем. И такое недоверие… обижало до слез.
— Вот я и влез через окно, — бесхитростно завершил Генрих и пожал плечами. — И потом, скорее всего, меня бы просто не пустили к тебе, если бы я сказал твоим родителям, что хочет твоя тетушка.
— А что она хочет? — недоуменно переспросила я.
— К ней пришла какая-то богатая покупательница, — ответил Генрих. — Вроде как из самого Гроштера. Просит составить свадебный букет. А Малисса опасается, что старые глаза подведут ее и получится безвкусица. Поможешь?
— Почему ты думаешь, что мои родители не отпустили бы меня к Малиссе? — вопросом на вопрос ответила я, все еще заинтригованная его предыдущими словами.
— Потому что я уже передавал тебе от нее небольшие просьбы. — Генрих хмыкнул. — Последнюю — не далее как вчера. Твоя тетушка считает, что тебя зря держат в доме. По ее мнению, работа куда лучше прочищает мозги, чем безвылазное сидение в четырех стенах. Поэтому всю эту неделю безуспешно пыталась вытащить тебя куда-нибудь. Так как ты ни разу не пришла в лавку, а тетушку ты любишь и игнорировать бы ее просьбы не стала, то я сделал вывод, что тебе ничего не передавали.
Я вспыхнула от возмущения. Ну надо же, от родителей я такого не ожидала! Нет, я понимаю, что они волнуются за меня. И потом, как ни крути, но исчезла я именно тогда, когда шла из лавки домой. Но все равно. Они не имели никакого права так со мной поступать! Я ведь даже обидеться на тетушку умудрилась, поскольку та за прошедшую неделю ни разу не пришла меня навестить, даже не прислала записку. А оказывается, мне просто никто ничего не передавал.
— Отвернись! — сурово потребовала я.
— Зачем? — удивленно переспросил Генрих.
— Не могу же я в таком виде идти в лавку! — фыркнула я, недовольная, что надлежит объяснять настолько очевидные вещи.
— Но твои родители… — попытался воззвать к моему здравому смыслу Генрих. — Они ведь не отпустят тебя…
— А я им ничего не скажу. — Я взмахнула рукой, оборвав новые возражения, готовые сорваться с губ Генриха. Сурово приказала: — Быстро отвернись! Иначе начну одеваться прямо так.
Генрих скептически хмыкнул, явно не поверив моей угрозе.
А следующий мой поступок удивил даже меня. Я вдруг взяла и решительно откинула одеяло в сторону.
Да, я все равно находилась под ним не голой, а в длинной рубахе из непрозрачной материи и весьма строгого фасона. Но мое одеяние все равно считалось ночной сорочкой. И, честно говоря, я не должна была так поступать. Это выходило за всяческие рамки приличий.
Я успела увидеть, как глаза Генриха смешно округлились от изумления, а губы сложились в беззвучное «о». Затем он круто развернулся, встав ко мне спиной. И я имела удовольствие полюбоваться на уши несчастного, которые так ярко пылали пунцовым огнем смущения, что наверняка были горячие на ощупь.
Но медлить было нельзя. В любой момент в спальню могла войти мать, чтобы поторопить меня к завтраку. И я соскочила с кровати и принялась метаться по комнате, шлепая босыми ногами по полу.
Уже через пару минут я облачилась в удобный широкий сарафан и нацепила на ноги туфли с низким каблуком. Ну что же. Вперед в лавку к любимой тетушке! Посмотрим, что за городская краля к ней заглянула.
— Марика, но твои родители… — в последний раз попытался воззвать к моему здравому смыслу и чувству ответственности Генрих. Правда, тут же осекся, когда я выразительно посмотрела на него.
