– Отдай-ка, – сказал Илья, освобождая обувь. – Моё это.
Оглядел сапог: целёхонек. Даже оковка на носке не погнулась. Так, пара бляшек слетела с голенища.
А что ж Илона-предательница?
Илья глянул на вжавшуюся в угол девку, белую от ужаса. Надо бы наказать, да зазорно хоробру с бабами воевать.
И отцов наказ тоже помнился крепко: слабых не обижать. А слабые кто? Дети да женщины… Такие вот – тоже.
Илья натянул отслуживший верно сапог, обошёл ложе, взял пояс с мечом, надел. Может, кому забавным покажется: гол муж, да в сапогах и с мечом, да только смеяться такому весельчаку – пока лица богатырского не увидит.
– Зачем? – спросил он, встав над скукожившейся девушкой.
Та проблеяла что-то… Не понять.
– Говори, не бойся. Расскажешь всё как есть, не обижу, – пообещал Илья.
Всё равно трясётся. Груди, коленки, плечи, всё дрожит… Всё такое округлое, лакомое.
После доброй драки Илье всегда хотелось женщину. Ну, если самого не побили.
– Доча моя у них… – сумела наконец-то выдавить Илона. – Убью-ют…
– Это поглядим ещё. – Илья встал, прислушался… Внизу, в трапезной, веселье кипело. В коридоре – тишина. За стенкой – стоны и вскрики. Но не потому, что там кого-то жизни лишали. Наоборот. Получается, никто не услышал, как Илья здесь… веселился?
Нет, услыхали. Бегут.
Дверь открывать не понадобилось. Ворвались. Княжья стража. У старшего глаза выпучены. Как углядел выломанную дверь, как представил, что с ним будет, если с посланцем кесаря киевского худое сотворили…
Увидел живого Илью – выдохнул.
– Что было? – спросил облегчённо.
– Да вот, пришли. – Илья ухмыльнулся. – И остались.
Он присел на край ложа, кивнул Илоне, чтоб стянула сапоги, взял портки.
– Знаешь кого?
– Вот этого знаю. – Старший показал на злодея с проломленной грудью. – И этого, – пихнул ногой истёкшего кровью. И, не сдержав любопытства, поинтересовался: – Чем это ты их?
– Сапогом, – ответил Илья, накинул шёлковую рубаху, засучил рукава.
– Как – сапогом?
– Что ж мне меч о всякую дрянь марать? – Илья хмыкнул. – Эй, этого не трогайте. Он живой ещё! Поговорить с ним хочу.
– Не выйдет, – покачал головой старший. – Ты ему челюсть сломал.
– Не сломал, вывихнул. – Илья встал, завязал гашник. – Сейчас поправлю – и запоёт как жаворонок.
Сказал – сделал. Вопль злодея мощью превзошёл рёв влюблённого оленя.
Злодею вывернули руки, спутали за спиной. Он злобно шипел и плевался кровью и зубным крошевом.
Илья закончил с облачением, затянул последний ремешок, присел на корточки, ухватил злодея за бородку. Тот ругнулся.
– Вот видишь, – сказал Илья старшему стражу. – Говорит. Шепелявит немного, это да. – И злодею: – Как будем говорить: по- трудному или по-лёгкому?
– Чтоб тебе брюхо псы выели! – прохрипел злодей.
– Значит, по-трудному, – одобрительно произнёс Илья. – Это я люблю. Слышь, гридь, пыточная у вас в замке есть?
– Как не быть!
– Тогда так: этого туда, остальные пусть тут полежат…
– Делай, как он сказал! – В дверях стоял Воислав Горацек. – Мёртвые пусть тут пока полежат, не сбегут. Девку…
– Девку тоже в пыточную, – вставил Илья.
Илона охнула, зажала рот руками.
– Не бойся. – Илья похлопал её по голому плечу. – Никто тебя клещами рвать не будет. И оденься давай. А то кое у кого портки вот-вот лопнут. – И подмигнул молоденькому отроку, который порозовел и поспешно отвёл взгляд от девичьих прелестей.
– Что было? – спросил Горацек.
– Внизу расскажу. – Илья выпрямился, шевельнул плечами, проверяя, ладно ли села бронь. – И за батей моим пошли кого- нибудь, уважаемый.
– Уже, – ответил Воислав. – Возняк, вперёд иди, проверь коридор, чтоб лишних глаз не было, – велел он старшему стражи.
«А толковый заморыш-то, – подумал Илья. – Не зря у своего князя в ближниках ходит».
