женщину. Не великаншу, нормальную. Во что одета, не разглядеть. И хороша ль собой – тоже.
Достали припасы. Женщина великана кормить принялась. Он сидел, она стояла. Головы – рядом.
А вот брони великан не снял, даже булаву не отстегнул от пояса. Видать, опасался чего-то.
Черный провал его рта посреди кудлатой бороды – как зев пещеры. Куски размером с кулак Ильи брал целиком.
Что ели – не видно, однако насытился великан быстро. Расседлал коня-громадину, положил седло под голову и заснул, брони не снявши.
А женщина…
Илья отпрянул от окна. Поздно!
– Эй ты, на дубе!
Подбежала вприпрыжку, глянула снизу. Красавица. Одежка на ней белая-белая, легкая. Такую бабы надевают, когда ночью по весне в поле колобродить идут.
– Слезай-ка ко мне, молодец!
– Зачем? – поинтересовался Илья.
Неизвестно почему, но здесь, в дубе, он чувствовал себя в безопасности, а вот внизу…
– Любить тебя буду, вот зачем!
Хороша, однако. Илья сглотнул. Но пока держался. Понимал: выманивает его.
– Не могу, – сказал. – Нога у меня сухая, не ходит. Хошь меня – я не против. Только ты сюда поднимайся.
– Я к тебе не могу, – возразила красавица. – Мне к тебе хода нет. Спускайся, молодец! Не то пожалеешь?
– Да ну? – усмехнулся Илья. – Что будет?
– Мужа разбужу. Скажу: ссильничать меня хотел.
– Мужа, значит? Не велик ли муж для тебя?
– А это уж не твое дело, как он для меня. Важно, что для тебя он велик довольно. Вынет из дупла, как белку, да в кулаке размозжит!
Илья засмеялся. Уже понял, что сон.
– Спускайся, молодец! – взмолилась женщина. – Возьми меня хоть как! Истомилась я без ласки!
– Сказал же: нога у меня сухая. Не могу.
– И что ты врешь! – возмутилась красавица. – Годная у тебя нога. Самый раз через Кромку перешаг…
Оборвала речь. Даже ладошку к губам прижала. Проболталась.
– Через Кромку, значит? – Илья не испугался. Чего тут бояться? Пестун его Рёрех за Кромку ходил и назад возвращался, пока сам не решил, что пришел его срок. И батя тож.
– Ладно, – бросил он вниз. – Иду я.
Не соврала баба. Только перебросил Илья мертвую ногу через порог – тут же ожила нога. Потолстела, силой налилась, и снаружи Илья уже ступил на нее твердо. Знал: не подведет.
Заждалась красавица. Едва вышел Илья на лунный свет, на поляну, заросшую серебристым клевером, тотчас из платья своего вывернулась, засияла кожей белой в свете волчьего солнышка, но полюбоваться статью своей не дала. Бросилась одежду с Ильи срывать. Хотя той одежды – всего-ничего. Рубаха да порты…
Сгреб ее Илья… И едва не выпустил. Холодна! Будто бабу снежную обнял.
Не дала оттолкнуть. Вцепилась, вспрыгнула на руки, обняла-обвила ногами:
– Согрей меня, молодец! Зажги жаром своим! Поделись силушкой живой! А уж я тебе отплачу-отблагодарю, как никого не дарила!
Илья затрясся от омерзения. Любиться с мертвой лягушкой!..
– Да пошла ты в болото, кикимора! – рявкнул он, отрывая от себя нежить. – Пусть тебя черт в аду дерет!
– Ай-ай-ай! – заверещала красавица-ледышка. Отбежала на несколько шагов и вдруг опрокинулась на спину, раскинув руки- ноги:
– На помощь! Муж мой! Помоги! Спаси! А-а-а-а!..
Илья растерялся. Лишь на пару секунд. Но этого достало, чтоб великан проснулся, воздвигся над землей, шагнул вперед, вставши меж Ильей и коварной лягушкой.
Большим казался богатырь из дупла, вблизи же – огромным. Илья ему макушкой и до зерцала не достал бы. Глядел сверху…
