Молчание.
– Ладно, – сказал Сергей Иванович. – Другой вопрос: раз земля твоя, так ты небось все здесь знаешь?
– Да уж побольше тебя!
– Нет, Витмид! Не бей ее. А знаешь ли ты дубок один? С дверкой?
– Нет!
Слишком быстро и слишком нервно.
– Не лги мне, женщина. Не то увидишься со своей богиней быстрей, чем назначено. А прежде того, – Духарев глянул пронзительно, – ты мне все-все расскажешь. Но пальцы к рукам-ногам обратно уже не прирастут.
Блеф, конечно. Пытать женщину он не стал бы. И другим не позволил. Виновна – казнил бы без вопросов. Но пока ее вина лишь в том, что подглядывала за его лагерем. И судя по всему – по собственной инициативе. За это не убивают. Вернее, он, князь- воевода Серегей, не убивает.
– Развай, железо в огонь, – скомандовал он, не оборачиваясь.
Этого оказалось достаточно.
– Я покажу! – пискнула Явнея. – Обещай, что зорить не будешь!
– Там видно будет. Завтра. Развай, обид пленной не чинить, но связать как следует.
– Глаз с ведьмы не спустим, – пообещал Развай.
Дуб не изменился. Что для многовекового лесного чуда несколько человеческих десятилетий? Ну, может, стал потолще сантиметров на пятнадцать, что при таком диаметре несущественно. Те же толстенные перекрученные корни, та же мшаная бородища. Духареву пришлось поднапрячься, чтобы разглядеть в буграх коры щель. Не помнил бы, где искать, – не разглядел бы. Не те уж глаза у князь-воеводы. Вдаль смотреть – нормально, а вот вблизи…
Нашел. Подцепил ногтем край и откинул в сторону дверь-кору…
М-да. Снаружи всё осталось неизменным, а вот внутри явно опрятней, чем при старом хозяине. На обмазанных глиной «стенах» не пыльные шкуры, а разрисованная кожа. Пучки трав – на тонких жилках, аккуратные полочки, на которых ровненько: горшочки, плошки, чашки… А вот котел старый, закопченный, со знакомым тавром на черном боку. Тогда Духарев не знал, что оно обозначает. Теперь мог бы назвать не только страну-изготовитель, но даже к какой гильдии принадлежал мастер. Вот имени мастера прочитать не смог бы. Арабское письмо ему так и не далось.
Лесенка, ведшая на «второй этаж», в спальню, жалобно застонала под семипудовой тяжестью. Стремительная тень с шипением метнулась к Сергею Ивановичу… И повисла, ухваченная за шкирку. Кошка. Вернее, кот. Серый. А кошка вон, в щели между стеной и ложем, зыркает круглыми глазищами.
– Не балуй, – строго сказал Сергей Иванович кошаку, встряхнул легонько и уронил. Маленький сторож ведуньиного жилища оценил превосходство противника и атаки повторять не стал. Рёреховы горностаи, однако, поспокойней были…
Окно осталось неизменным, и, выглянув, Духарев увидел всю свою маленькую дружину и озабоченную ведунью, которой очень хотелось узнать, что в ее доме сейчас творит этот огромный варяг. Но она уже знала: то, что ее никто не держит, а руки-ноги свободны, не значит ровно ничего. Сказал князь: «Жди здесь». Значит – стоять, ждать. Не то сцапают за шкирку, как Духарев только что поймал кота.
Сергей Иванович отвернулся от окна. Да, многое изменилось. Главное: внутри больше нет оружия. Вороненый серп и пара длинных ножей – это не оружие, а скорее – ритуальные предметы.
– Развай! – крикнул Духарев. – Пусть Явнея войдет.
Но первой в отверстии появилась голова не Явнеи, а Ильи.
– Ух ты! – воскликнул названный сын. – Прям как дом настоящий!
– Это дом и есть! – раздался с «первого этажа» голос ведуньи. – Шевелись, безногий! Сколько мне на твою задницу глядеть?
– А ты отвернись, женщина, – посоветовал Илья.
Однако медлить не стал: уперся ладонями и перебросил себя на ложе.
– Подвинься! Расселся тут… – Явнея пихнула Илью, устроилась рядом, сбросила обувь, оставшись в шитых бисером чулках (кот тут же вспрыгнул к ней на колени), поглядела снизу на Духарева, фыркнула:
– И ты сядь, княже, не стой башней.
Поскольку на постели места не осталось, Духарев опустился на пол, на волчью шкуру:
