Захотел.
Вернее, захотела.
– Я сначала подумал: зверь какой чудный. – Витмид встряхнул добычу за шкирку. – А это вишь чего!
В хватке Витмида пойманная висела покорно, как котенок.
– Поставь ее на землю, – велел Духарев.
«Вишь чего» роста оказалось небольшого. Но – с характером. Ни вопросов, ни протеста. Зыркало из-под мехового капюшона черными глазищами. И впрямь – будто зверь какой мохнатый.
Духарев сделал шаг и сбросил с Витмидовой добычи капюшон.
Ага, женщина. Нестарая, где-то на третьем десятке и, пожалуй, симпатичная. А за собой следит, однако. Волосы чистые и в две косы собраны аккуратно. И запах приятный, травяной… Полезный в лесу. Даже с подветренной стороны не учуешь.
И не учуяли. Подобралась почти к самому лагерю. Даже мимо Витмида проскользнула так, что тот заметил не сразу.
– Ты кто? – спросил Духарев.
– А ты?
Дерзкая. И голос непростой. С хрипотцой такой… Волнующей. А главное – не боится ни хрена или очень умело скрывает страх. Достойно уважения. Женщина, изловленная в лесу воинами, вряд ли может рассчитывать на хорошее. Если просто всем коллективом попользуют и отпустят, считай, повезло.
Сергей Иванович уважал храбрость.
Но реакция у него была уже не та. Не успел остановить Витмида, только подхватить женщину, которая после гриднева подзатыльника ткнулась бы носом в землю в пяди от княжьего сапога.
Духарев глянул на Витмида неодобрительно, но ничего не сказал.
– Так кто ты? – повторил он, глядя на пленницу сверху. – Зачем за нами следила?
– Я на своей земле, – пробормотала та. – Что хочу, то делаю.
– В глаза мне смотри, – велел Духарев, чуть крепче сжимая ее плечи. На поясе у пленницы – нож, а на Сергее Ивановиче нет кольчуги.
– Не хочу тебе плохого, – сказал он, глядя в темные глазищи с отсверками огня. – Но если будешь упираться…
– Мучить будешь, да? А богини – не боишься?
– Нет. Кого не боюсь, так это богинь ваших. – Духарев выпустил ее плечо, взял за подбородок, не позволяя опустить голову. – В глаза смотреть!
– А зря не боишься, – начала пленница. – Они… – Вдруг осекалась, рванулась, пытаясь высвободиться, а когда не получилось, пискнула, как мышь, и обмякла. В глазах тот самый страх, отсутствие которого так удивило Сергея Ивановича.
Знакомая, однако, ситуация.
– Ты, значит, ведунья, – произнес он. – Вдобавок – здешняя. Это хорошо. Поможешь нам найти кое-что, не обидим. Имя твое как?
– Не скажу, – пробормотала женщина. – Скажу – душу вынешь.
– А так, думаешь, не могу? – усмехнулся Духарев.
Он играл втемную, поскольку понятия не имел, что там видят в нем местные экстрасенсы. Каждый свое, надо полагать. Долгие разговоры с Рёрехом и Артаком ясности не прибавили. Но если есть у него такой козырь в работе со жреческо-ведьмовским сословием, то почему бы им не воспользоваться?
– Можешь… – с отчаянной покорностью проговорила женщина. – Явнеей меня зовут.
– Служишь кому?
– Морене…
Ого! Местной богине смерти. Этим, пожалуй, можно объяснить ее недавнее бесстрашие. С этой дамой не шутят. Мимо смерти никто не пройдет. Не полюбишься Морене, сцапает она тебя – и угодишь вместо Ирия в места очень неприятные. С Мореной считались даже те, кто служил Перуну. На всякий случай. Хотя христианам сии языческие разборки – по барабану. Идолов богини смерти сожгли уже несчетно, и никто от этой работы не помер, насколько известно Духареву. А вот от неаккуратной работы с идолами Перуна пострадавшие были. Духарев усмехнулся, вспомнив новгородскую историю… И тут же вновь сделал грозное лицо.
– Твоя земля, значит… И кто тебе ее пожаловал, жрица смерти?
