– Не убедил? – спросил я.
– Не убедил, – согласилась она. – Но чуть-чуть задел. Или колебнул. Малость. Потому знаешь что…
– Ну-ну?
– Кто у нас там еще в списке?.. Толстолюбов?.. Давай заглянем и к нему. Если и он такое скажет, выражая общее мнение старшего поколения, тогда почти… нет, все равно не поверю… хотя, скажу честно, этот Володарский говорил довольно убедительно. Наверное, как профессор, привык выступать перед студентами.
– И выступил убедительно, – признался я. – И скажу честно, для меня тоже новый взгляд. Как-то не думал насчет изменения мировоззрения с возрастом. Более того, неминуемого изменения, вот что раздражает… да что там раздражает, просто бесит!
– Может, – сказала она, – все-таки хитрит? Уводит в сторону?
– Может быть, – согласился я. – С другой стороны, звучит, как уже сказал, жутко убедительно. Я-то хорошо знаю, что многие истины, впитанные, как говорится, с молоком матери, оказывались ложными… Хотя, конечно, перед женщиной особенно не хочется признаваться в дурости и неумелости…
Она спросила с интересом:
– Ну-ну?
– Все больше кажется, – ответил я откровенно, – что я где-то лажанулся. И не в умении стрелять из пистолета или бить ногой в челюсть, а в самом важном… что всегда было моей сильной стороной.
Она буркнула:
– В этом случае лажанулись бы все восемь миллиардов человек. Никто и никогда еще с таким не сталкивался. Но все-таки не начинай посыпать череп пеплом. Я все еще сомневаюсь, что он сказал правду, слишком уж непривычно звучит… В твоем списке еще пятеро? Хорошо, едем к этому Толстолюбову. Если скажет что-то подобное, я поверю. С неохотой, но…
– Если трое говорят, – сказал я, – что ты пьян, то не спорь, а иди спать. Да, рассуждаешь верно.
Она поморщилась.
– Не старайся быть ближе к народу, яйцеголов.
Я быстро взглянул в список.
– Толстолюбов на год старше Володарского, все остальные параметры… гм… ну, мы подбирали всех в одну группу не зря. Ладно. И тебя нужно убедить, и самому… утвердиться.
Она провела взглядом по навигатору.
– Этот Толстолюбов выбрал местечко в городском квартале в центральной части города, что потом сместился… Отсюда минут тридцать. Едем сейчас?
Я сдвинул плечами.
– А есть выбор? Едем. Только пусть твой дурной навигатор везет не по кратчайшему маршруту, он у тебя дурак какой-то, а по оптимальному. А то так и вижу, как он с отличием заканчивает полицейскую школу и получает ваш значок.
– Разве кратчайший путь не самый оптимальный?
– Самого оптимального не существует, – огрызнулся я, – как и масляного масла. На кратчайшем если пробки, сужение дороги, поворот на проселочную, то да, чувствую оптимальную полицейскую логику. Но мы сейчас ни за кем не гонимся… вроде бы.
– Полиция всегда на посту, – отрезала она. – И всегда гонится за нарушителями, даже если они сидят рядом.
Москва постоянно расширяется, но власти пытаются держать процесс управляемым, потому в черту города заносятся районы, пригодные для застройки многоэтажками. Там вырастает скопище высотных домов, а то и вовсе небоскребов, но народец то и дело, начитавшись о вреде ГМО и пользе жизни на природе, убегает в частную застройку. Хоть крохотный участок земли, но свой, можно картошку посадить без всякой химии, что как бы сразу спасет от всего на свете.
Ингрид мрачно смотрит вперед, один такой район вырастает на горизонте и неспешно раздвигается ввысь и в стороны. Дорога к нему хорошая, достаточно широкая, но как-то заброшенная, даже трещины в асфальте, а на обочине, мощно раздвигая бетонные плиты бордюра, на волю и к солнцу пробивается вечно подневольный бурьян.
– Хоть один живет в приличном месте, – сказала она, я не понял, всерьез или с сарказмом, – а то все им частные владения подавай…
– Капиталисты, – подтвердил я. – Буржуи. Раскулачивать пора. Ученые должны жить бедно! И работать не за деньги, а за идею.
– Вот-вот, – сказала она таким серьезным голосом, что я понял, не шутит, большинство народа до сих пор уверены, что ученые должны работать за идею, писатели писать и ликовать, если их читают, а денег не просить, а певцы петь бесплатно, как и кино для
