Она помотала головой.
– Замолчи. Сейчас голова разболится от твоей заумной тарабарщины. Мне кажется, и слов таких не бывает.
Я указал взглядом на ее смартфон и смартвоч.
– А их названия помнишь?.. Теперь сверни вон на ту улочку.
Она посмотрела на экран навигатора, тот вычерчивает нашу дорогу зеленым, но ничего не сказала, мой метод обработки больших данных как-то работает и уже доказал, что угадывает пробки и ремонтные работы впереди на дороге даже раньше навигатора.
Автомобиль послушно свернул, улочка тесная, пришлось снизить скорость, но минут через пять я сказал скромно:
– Вон там стоянка. Это я так, как гражданин. А ты, как полицейский, можешь заехать на газон.
– На стоянке есть места, – ответила она.
– Лучше на газон, – попросил я.
Она посмотрела настороженно.
– На стоянке опасно?
– Нет, – ответил я. – На газон приятнее. После дождика твой танк такие колеи оставит! Приятно попортить. Я ради таких возможностей уже написал заявление о поступлении в полицию. Кому передать?
– Свинья, – сказала она. – Преступные наклонности налицо. Жаль, за это еще не сажают. Но не ликуй, на карандаш уже берут.
– На карандаш? – переспросил я. – Слышал эту идиому, но что она означает?
Она фыркнула.
– Еще спроси, что такое карандаш! Откуда я знаю?.. Кара – это «черный», а даш… вроде бы «гора»? Как Карадаг, где живут каракалпаки и карагезы…
Автомобиль припарковался сам, мы вышли на свежий воздух, легкий дождик, что прошел полосой накануне, прибил пыль, все чистое и радостное, чувствуется, что город, как и автомобиль, любит, когда его моют.
Район хоть и на окраине Москвы, но когда-то здесь были загородные усадьбы бояр или более близких нашему времени графов, дома старинные, чистые, ухоженные.
Я не сумел подать руку Ингрид, она вышла с той стороны, уже собранная и настороженная, сейчас ничем не отвлечь, но я все равно с восторгом посмотрел на здание и сказал скромно:
– Всегда восхищался гением Андрея Алябьевича. Построить такой дом, что сразу стал пристанищем великих и даже грандиозных гениев. Здесь бывали Репин, Толстой, Папабельников, Деглгард, Мережковский, а с ними еще бывала Зинаида Гиппокапм, что привела потом Зою Рашникову, известную суфражистку…
– Представляю, – сказала она с брезгливостью, – какие они тут оргии закатывали!
– Да, – согласился я, – тогда это считалось оргиями.
Она бросила на меня злой взгляд.
– Но-но, никаких аналогий с сегодняшним днем!.. Сейчас у нас время победившей демократии. И оргии уже не оргии.
– Да я не, – ответил я поспешно. – У них это подавалось как борьба с режимом, религией и за свободу самовыражения. Сейчас вот они своего добились.
Она посмотрела на меня зло.
– Ты же медик, откуда знаешь, кто и когда строил?
– А общий культурный уровень? – ответил я с достоинством. – Думаешь, доктор наук по нейроаксинометрии обязан не знать шедевры архитектуры?.. Правильно, не должен, но я, как культурный человек, знаю. Раньше порнухи не было, все Мопассана читали!.. А Мопассан теперь классик и в школьной программе. Тебе ребенок еще не пересказывал подробности?
– Через год пойдет в первый класс, – буркнула она.
Она легко взбежала по ступенькам, я поспешил следом. Холл открылся чистый и с цветами в вазах вдоль стены. Консьерж из окошка сказал строго:
– Хто?.. Куды?.. Вы не наши жильцы!
Я ответил с любезностью чеховского интеллигента:
– Пожарная инспекция. У меня пожарная, а вот у офицера полиции противопожарная. Что значит, я поджигаю, а она смотрит, правильно ли поджег.
Консьерж вытаращил глаза.
