твоим извращенным умом, лучше понимаешь таких же преступников. Потому что ученые, как я слышала, все до единого преступники.
– Мы преступаем законы природы, – уточнил я, – что не совсем как бы.
– Но близко, – отпарировала она. – Законы есть законы!.. Природные или уголовные. Я согласна, карманники и ученые не одно и то же, но крупные валютные спекулянты и продавцы межконтинентальных ракет преступным режимам… у них есть что-то общее!
– Разве что размах, – согласился я. – В общем, ты уже поняла, верно? Володарский, как человек очень умный и продвинутый, жить хочет очень даже. Это нормально и естественно. А так как для него нормы общества… на раз плюнуть, мы же знаем, что Бога нет, то не проблема нарушить, лишь бы не поймали.
Она проговорила с сомнением:
– Мне он кажется с виду очень приличным человеком. Увеличить можешь?
– И даже повернуть, – ответил я, – любым боком. Могу показать голым, если очень хочешь. Или остальные его фото, сделанные в более… нет, менее академической форме.
– Не нужно, – возразила она. – Он все равно кажется мне очень приличным человеком.
– Потому что даже с портрета смотрит на твои сиськи?
– Есть у меня ощущение, – произнесла она медленно. – Чувство такое… А у тебя?
– Я не женщина, – напомнил я. – У мужчин больше интеллект, чем доставшиеся нам от предков ощущения. А так как я еще и ученый, что есть высшая форма мущинства, то… дальше пояснять надо?
Она фыркнула.
– Что ты наглый и самоуверенный, видно за милю. Откуда эти блинчики с мясом? Когда ты успел заказать? Хотя бы с творогом, а то снова с мясом…
– Не хочешь, – предложил я, – съем и твои. Сколько тут блинчиков? Что за мода пошла дурная насчет лилипутских порций…
Она молча смотрела, как я быстро поглотал, почти не пережевывая, и нежнейшие блинчики, жестом указал официантке на пустую чашку, она тут же с удовольствием принесла уже полную.
Ингрид все так же молча наблюдала, как я с наслаждением заливаю горячий напиток в глотку, спросила в нетерпении:
– Ну? Как в тебя все это влезает!
Я со вздохом удовлетворения опустил пустую чашку на столешницу.
– Хорошо… Можешь расплатиться, и поедем. Я имею в виду, отправимся к нему. К академику Володарскому.
Она охнула.
– С ума сошел? Без ордера? Даже без улик?
– Но мы же не арестовывать идем, – сказал я. – Просто поговорим, поделимся трудностями. Соображениями. Посмотрим, что скажет. По тому, как человек отвечает, можно ощутить, виновен или нет. Другое дело, подобрать улики… Понятно, но хотя бы первый шажок!
Она покачала головой.
– Ничего не получится.
– Почему?
– А потому, – ответила она по-женски прямо. – Станет он выкладывать тебе, как воровал двенадцать миллионов!
– Двадцать, – уточнил я. – Почему-то мне кажется, что обе суммы спер один и тот же человек. Хоть восемь миллионов не жалко, мелочь, а вот двенадцать…
– Тем более, – непререкаемым тоном заявила она. – Тем более ничего не скажет.
Я подумал, предложил:
– А если будем говорить не о том, как он украл деньги?
– А о чем?
Я сдвинул плечами.
– Можно постараться просто понять, он или не он. Если он, то будем искать улики. Если не он, то посмотрим, кто у нас следующий в списке на должность виноватого в плохой раскрываемости преступной деятельности в нашей светлой и лучезарной стране.
Она подумала, сказала с сомнением:
– Понимаю, ты надеешься, что все старики болтливы, любят поговорить, попоучать молодежь, рассказать, что раньше и снег
