Вот и Феодосий мечтал, прямо видел воочию, как дернулась, подпрыгнула пушка, как вырвалось из ствола пламя, как вылетело ядро, окутанное густым пороховым дымом… вылетело и ухнуло прямо во-он в тот шатер из золотой парчи под синим шведским флагом!
– Нет, Федос, не долетит, – скептически усмехнулся напарник Антип, такой же молодой, как и сам Рванов, только – чернобородый, и росточка невеликого, в отличие от высокого светлобородого Федоса.
– Чего ж не долетит-то, Антипе?
– Дак тут, почитай, больше версты. У нас зелья столько нету.
– А было бы? Долетело б? Как мыслишь.
– Все одно нет.
Парни помолчали, оба в одинаковых немецких кирасах и рейтарских шлемах с гребнями, у Федоса на поясе палаш, у Антипа – сабля. Прибарахлились оружием уже живя в Ливонии, и были теперь по виду – типичные ландскнехты-наемники, ничуть на русских ратников не похожие, ни на стрельцов в цветных кафтанах, ни на детей боярских в стеганых тегиляях. Стрельцы, кстати, в крепости тоже имелись, только караулы несли на восточных башнях, а вот бежецкие – на западных.
Низкое ливонское небо заволокли нежно-палевые облака, сквозь которые иногда проблескивало солнце, и тогда все вокруг – лежащий на полях снег, лед во рву, видневшаяся невдалеке дорога – вспыхивало ярким золотистым сиянием, словно бы озарялась нимбом.
– А хорошо тут, в Ливонии, – поправив шлем, неожиданно улыбнулся Федос. – А батюшка-то поначалу не хотел ехать… заставили.
– Нас тоже насилу, – понизив голос, Антип зачем-то оглянулся по сторонам. – Мы, как узнали о том, что переселять будут – так сразу в леса подались, даже и землицей дармовой не прельстились… Нашли! Всех мужиков выпороли… Это нас – своеземцев, по- здешнему, дворян!
– Да, дворяне здесь в фаворе, – по-немецки произнес Рванов. – А городские получше нашего живут – с прибытком все и без страха. Знают, что никто у них нажитое не отберет, из дома не выкинет.
– Так и у нас вроде теперь так, – Антип неуверенно почесал бороду. – Вот только, как царь-батюшка скажет…
– То-то и оно – как царь-батюшка… – Федос шмыгнул носом и сплюнул со стены в ров. – А знаешь, друже, я тут, в Ливонии, привык уже своим умом жить. Без всякой оглядки на приказных да на воевод… Губным старостой вот выбрали недавно. Это по- немецки магистрат, во как!
– Так губные старосты – это ж наше, русское! Царевым повелением!
– И что с того, что – царевым? – невесело усмехнулся Рванов. – Много на Новгородчине воеводы губных слушали? Не припомнишь такого? Вот то-то. А здесь, у нас – другое дело.
– Может, потому что – война? Временно.
– Может…
– А может… Может нас царь-батюшка после победы в Ливонии отдаст зятю своему, Арцымагнусу? – в приглушенном голосе Антипа просквозила надежда.
Федос лишь вздохнул, снова посмотрев вдаль:
– Хорошо бы. Арцымагнус Крестьянович – государь добрый. Всех привечает, и немцев, и русских, и даже худых мужиков. Сказывали, подлому сословию воля дана полная…
– Да нешто так может быть, чтоб подлые мужики боярина своего до смерти не боялись? Они ж так работать не будут совсем.
– Тогда с голоду помрут, – засмеялся Рванов. – У Магнуса-короля так: сам не подсуетился – никто тебя кормить не будет. Хозяевов ни над кем нет. Сам, своей башкой думай. Даже если и подлый мужик – все одно сам. Не боярин!
Антип покачал головой и, ежась от вдруг налетевшего с недалекого моря ветра, спросил:
– Как думаешь, долго еще продержимся? Говорят, муки в закромах на пять ден осталось. И это – ежели впроголодь. А царь- батюшка что-то войско не шлет, не до нас, видно.
– Да уж, это чудо будет, если пришлет, – грустно согласился Федос. – Никто уж и не надеется. И сдаваться нельзя – обозлены свей с немцами, не помилуют. Нас с тобой – повесят, жен да детей… и говорить неохота.
– Потому и биться будем до последнего, – Антип зло скрипнул зубами. – До самой смерти… Жен да матерей только жалко, да детушек малых. Хорошо, я хоть ожениться не успел…
Рванов нервно покусал губы. Он-то как раз жениться успел, батюшка, Рван Тимофеев, еще два года назад сговорился с местным
