– Тогда почему меня не отпустят?
– Чтобы ничто оттуда никогда не вышло. Мы с тобою – на страже.
Женщина равнодушно смотрела на чернеющий вдалеке на холме полуразрушенный замковый комплекс. Молчала.
Ксандер вздохнул и почти улыбнулся.
– Ты должна выбрать… – и попросил: – Кинь камешек в воду, а?
Магда фыркнула и тут же швырнула в пруд увесистый булыган.
Ксандер бросил на ведьму то ли хитрый, то ли нежный взгляд.
– Ма-агда, – протянул шёпотом так, что ведьма заулыбалась. – Маленький. Кинь, пожалуйста, маленький.
– Думаешь меня отвлечь? – издевательски подняла брови. Его мягкость всегда её подкупала. – Что выбрать, Ксандер?
– Мы тоже кое-что можем, – тихо повторил дух и, медленно истончаясь, исчез.
Магдалена подняла голову вверх, взглянула в ночную черноту, которая там, далеко, – тоже на самом деле свет. В короткую июньскую ночь забредали редкие блёклые звёзды.
Утка вскрикнула вдруг почти басом, и, потревоженные, заорали лягушки. Плывёт кто-то, наверное. Может, ондатра. Сладко пахнуло цветущим тмином и терпко престарелыми вётлами.
Как давно она любит всё это?
Не надоело. И дальше бы любила.
– Меня ведь не отпустят… – Ведьма прикрыла глаза, затаилась.
– Всё в нашей власти, – донеслось с лёгким трепетом ветра.
– И я не хочу без тебя, – прошептала одними губами.
Ветер тепло шевельнул её волосы. Перепутал и отпустил.
Замолчал вдруг оголтелый сверчок, Магдалена широко распахнула глаза. Мимо, совсем не таясь, шумно протопала ежиха с ежатами, оставила примятый след в мягкой траве. Магдалена проводила их медленным взглядом, улыбнулась грустно.
– Я устала, Ксандер.
Воздух перед ней не сразу, очень медленно, уплотнился. Непривычного, яркого синего света невысокий призрак появился чуть сверху и вымолвил тихо:
– Я знаю, – улыбнулся ей добро и протянул руку. – Иди ко мне.
– Но ты же… не можешь? – неуверенно прошептала Магдалена.
– Зато можешь ты.
Ведьма несмело подняла чуть подрагивающую тонкую, бледную ладонь. Нервно, слегка отдёрнула, когда Ксандер потянулся навстречу.
– Не бойся, – шепнул дух. И Магдалена с нерешительным любопытством осторожно встала.
Ксандер медленно двинулся вверх, по-прежнему протягивая к ней руку.
Женщина поднялась на цыпочки, потом ещё и ещё, пока медленно не оторвалась от земли.
Две руки тихо встретились в предрассветном воздухе. Ксандер притянул женщину к себе, поднимаясь всё выше и выше, и уже две синие фигуры всё вернее беззвучно сплетались в одну.
А у старого графского пруда медленно оседало старое, безжизненное тело слепуньи Магдалены.
Рассвет занялся. Тихо дунуло светом.
День настал.
Колька мчался на тракторе со злой бешеной скоростью в тридцать километров в час. Старый, кряхтящий его железный сообщник уверенно подпрыгивал на буераках и кочках, решительно перекатывался через редкие белые камни, рычал и лязгал, но, ведомый крепкой, опытной рукой, смело стремился вперёд, в Селянку, напрямик, через паровое поле.
Фермер Босой, по совместительству и так некстати муж Элеоноры Аркадьевны, в девичестве Полесной, гнева был полон праведного до пятен на лице, беспокоящих и местами даже тревожных.
А всё почему? Да потому что в очередной заезд в город выторговал он на козьи деньги кружков новых, взамен старых, вместе с сетью утащенных, спиннинг, тоже новый, опять же взамен старого, совсем в этом году завершившегося, и сеть, то есть три новые сети. Потому что старые, как одну, сом порвал, /…/, страхочудище, изувер и зверюга проклятая! У всей заречной «Ласточки» снасти испортил! Так и плавает с /…/ островом теперь, туристов-походников пугает. А то и пусть, /…/ им вообще в «Ласточке» делать!
Колька угрожающе зарычал и стремительно и привычно преодолел высокую гравийную насыпь.
Серые гранитные камешки немного осыпались, потревоженные бесцеремонным вмешательством, и опять улеглись, затихли,
