– Не надо. Я всё знаю сама. – Не хочу ничего услышать. Что бы это ни было. Умение прощаться – это как молчание, которое – золото. Надеюсь, он этим богат.
– Твою машину вернут сразу, как только это станет возможным. Мэрин и Роб уже дома, у них всё в порядке. – Видимо, я зря беспокоилась.
Где-то далеко появился рокочущий звук, он нарастал, приближаясь. Сомнений в выбранном транспорте не осталось. Да кто же ты, человек, полный сюрпризов? Глаза мучительно выискивали ответ в других глазах. Кто?
Теперь стало ясно, что за большая свободная площадка слева от дома. Грэм молча ждал, когда вертушка сядет. Потом лицо его сделалось непроницаемым, и он быстро вышел за дверь. Вернулся через несколько минут собранный и мрачный. Холодно и отрывисто заговорил:
– Твой телефон, – протянул мне точно такую, как у меня была, трубку. – Полностью восстановленная копия, последний бэк-ап за полчаса до отказа батареи, – и, мотнув головой, оборвал срывающийся с губ вопрос. – Несложно. Твой борт через пятнадцать минут. Интервал в лётной карте изменить не имею права. И лететь со мной может быть небезопасно, – пояснил нехотя. И вдруг шагнул ко мне порывисто, обнял сильно, жёстко, почти болезненно. – Знаю, если позову с собой, ты ведь не согласишься, – заглянул в лицо, и в глазах на миг мелькнуло сомнение, а в следующий – усмехнулся и добавил уверенно: – Не полетишь, – придавил к себе ещё сильнее. Выдохнул: – Карри… – решительно отстранился.
– Грэм, – вышло неуверенно и хрипло. С чего ты взял, несчастный, что я не соглашусь? Нет, не соглашусь, конечно! Но с чего ты, дрэк тебя побери, это взял! Сейчас разозлюсь, и станет легче. И перестанет не хватать воздуха. – Грэм, – зачем-то сказала снова.
Рывком притянул к себе снова и поцеловал. Мучительно. Так, что разрывал меня этим на части. Улетай, Грэм. Я оторвалась первой и всё-таки сказала вслух дрогнувшим шёпотом:
– Улетай!
Он молча смотрел мне в глаза, а потом, когда я всё-таки не выдержала и отвернулась, строго произнёс:
– Пожалуйста, не выходи из дома пока. Тэрри всё покажет. Инструкции я ему передал, – отпустил мои руки. Шагнул в сторону. А когда я подняла глаза, прощаясь, вернулся и поцеловал снова. Коротко. Но незабываемо нежно, лаская холодными пальцами шею под волосами. Возвращая всю сказочную негу и тепло, что были эти дни между нами.
Что ты придумываешь себе, Карри? Это бесконечно глупо. Отпустить, уйти и забыть. Вот что сейчас нужно. Только руки не слушаются, и разжать ладони нет никаких сил. Прощай, Грэм. Решительно отшагнула назад. Глаза в глаза только мгновение. И ни улыбок в них, ни тем более обещаний. Прощай. Хлопнула тихо дверь. Раз-два-три – за рокотом беззвучно пожаловалось моему сердцу крыльцо, отдавая вибрацию половицам. Начал набирать обороты двигатель вертушки. Ещё слышно, как голос кричит: «Восемь!..» А потом – стёкла от гула дрожат; грохочут и свистят лопасти так, что закладывает уши. Звук уходит в сторону, вправо. Наверное, это значит, что вертолёт забирает влево… Я должна видеть. Хочу знать!
Вылетела наружу, запрокинула вверх голову, чтобы увидеть, как еле заметно улыбнулся и осуждающе покачал головой в шумоподавляющей гарнитуре. Чуть подняла руку, и к стеклу в ответ прижалась раскрытая ладонь. Улыбнулась легко. Прощай.
– Госпожа Ра?ввен, зайдите, пожалуйста, в дом, – услышала, когда большой военный вертолёт почти стих за вымоченным сизым сосновым лесом. Вздрогнула. Видимо, это Тэрри. Откуда они знают? Думала, известен лишь публичный, эфирный мой псевдоним. Но… уже ладно.
– Тэрридан? – сдавленно закашлялась, извинилась, и высокий худощавый мужчина, собранный и серьёзный, кивнул седеющей головой.
– Ваш борт – через десять минут, – доложил коротко. – Ваши личные вещи, – показал рукой в сторону крыльца. – Я буду сопровождать вас.
Удивляться сил не было. Только отчётливо ощутила острый, тянущий голод и прикинула время. Дома я была через шесть часов.
– С КЕМ ты провела их? – У Дилла дёрнулся глаз, а Бобби вдруг резко встал, держась за стол, и мрачно опустился обратно. – Только не говори, пожалуйста, не говори, что вы с ним… что ты и он… Неделю! Не могу поверить! – Кажется, впервые в жизни в глазах ребят был искренний ужас. Такого я не видела раньше даже под обстрелом.
Очень подмывало сказать: «Ладно, не скажу» – и опустить глаза с целомудренной улыбкой. А потом «незаметно» мечтательно зависнуть, чтобы соображали, сволочи, что я тоже, между прочим, ещё «ничего», а не вечный объект для их подколок и насмешек. Но я не стала.
– А это не твоё дело, тощатина кривоногая, – отмахнулась от него. И это было, конечно, неправдой, а нашего экстремала это
