вниз.
– Что ты делаешь, Рэй? – шарахнулся в сторону, пытаясь отмахнуться от друга.
– Смотрю, как давно тебе пора в больницу. Четыре дня?
Грэм мрачно кивнул. Не говорить же ему, что, не считая тех трёх часов, которые он смог себе позволить четыре дня назад, к вечеру будет уже семь, как он на ногах.
– В прошлый раз после третьих суток меня восстанавливали неделю. Давай-ка спать, дружище.
– Я должен рассказать. Важно, Рэй. Ей нужна защита. Точнее, им обеим.
– Сневерг – женщины?
Грэм молчал. Просто смотрел напряжённо и пристально, а потом всё-таки заставил себя произнести это вслух:
– Младшая сегодня чуть не погибла.
– Дурдом какой-то. Как?
– Новости кто у тебя мониторит? Перестрелку в Охаше видел?
– Нет. Не видел. Докладывали. Но посмотрю. Ох, и любишь ты мне задачи моделировать.
– Если всё так и есть на самом деле, она твои задачи как раз и сможет решить, – всё больше мрачнея и как-то сутулясь, тихо проговорил Грэм.
Рэман смерил его быстрым взглядом, нажал кнопку на столе, крикнул:
– Медиков ко мне!
– Не надо. Я сам, – командующий распрямился, бросил: – До завтра, Рэй, – и вышел из кабинета надёжного, в чём он до недавнего времени был уверен, друга – Рэя Рэмана, главы Союзных Земель.
И там, где Рэман уже не мог бы услышать, странно прошептал, сжав до хруста кулаки:
– Прости. Прости… прости меня, Карри.
Остановился, не в силах сладить с дыханием, болезненно чувствуя обречённость, непоправимость того, что только что натворил. Горько сглотнул, чувствуя мучительное у сердца, и успел выхватить взглядом показавшихся из-за угла людей в белых комбинезонах. Вот только спать он сейчас точно не сможет.
Успокаивало одно – пока он будет в отключке, а то, что это произойдёт, – лишь вопрос времени, Рэман позаботится о ней. Глаз с неё не спустит. В этом Грэм теперь был уверен.
Гадко царапало внутри, и он всё пытался от этого отмахнуться, послушно двигаясь за людьми в белом и позволяя им находиться рядом. А потом, когда они достигли наконец большой белой комнаты, где горько пахло инъекциями и болью, взглянул устало на сопровождение, молча лёг на кушетку и заснул. Мгновенно. Тревожно и чутко. Как всегда. Кроме тех двух ненастоящих ночей, которых, кажется, не было…
Нас вызвали на ковёр, едва утро уверенно высветлило окна. Сначала позвонил Бораг. Потом секретарша Бэ?Босса, а потом Бобби. Он сонно пыхтел в трубку совершенно такой же сонной мне. И я, ещё продолжая спать, кивала собеседнику. Впрочем, это тоже могло мне присниться.
– Бобби? – нетвёрдым сонным голосом поинтересовалась наконец у оператора-кудряшки.
В трубке неуверенно шмыгнуло.
– В конторе через час, – промямлила очень медленно.
Трубка нечленораздельно согласилась, и я уронила голову на подушку снова.
Не пойду никуда. Имела я в виду это неоднозначное начальство. Вырубилась снова и снова включилась, снова коротенький сон, и опять невнятное пробуждение.
Господи! Когда же я наконец высплюсь? Даже там, в Весне, за целую неделю мне не удалось этого сделать ни разу. Я просто устала и просто хочу спать! И в отпуск. Боже, зачем я вспомнила про отпуск? Нет, Лэррингтон, ты в этом списке не значишься.
Вскочила рывком. К дрэку всё. Дурацкое утро.
– Санечка! – Аннушка неслась по коридору сломя голову, одной рукой задирая длинный, неудобный для бега подол, другой – балансируя свечой-лампой. Вскрикнула раз – воск таки пролился. И ещё раз. Плюнула. Оставила тяжёлый свинцовый подсвечник на столе в маленькой зале да побежала так, уже задыхаясь. – Барин!.. Ох, ты ж мою, окаянную! – Аннушка споткнулась, чуть не упала, удержалась. – Сашенька приехал! Фанюшка, беги же! Да не оглашенная я! Комнату! Комнату готовь, бестолковая!
Барин! Молодой барин вернулся! Будет снова в доме не сушь да мороз, а жизнь да радость! Сколько же ждали!
– Рунька, беги, озорник, к деду Домовичу?, да просыпайся же ты, голова твоя садовая! Барин приехал! Лошадей принять надо!
