«И вот, женщина, родом Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала Ему: Помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется. Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: Помоги ей, потому что она кричит нам вслед. Он же сказал в ответ: Я ПОСЛАН ТОЛЬКО К ПОГИБШИМ ОВЦАМ ДОМА ИЗРАЕЛЕВА. Но женщина, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! Помоги мне. Он же сказал в ответ: НЕХОРОШО ВЗЯТЬ ХЛЕБ У ДЕТЕЙ И БРОСИТЬ ПСАМ. Она же сказала так: Господи! НО И ПСЫ ЕДЯТ КРОХИ, КОТОРЫЕ ПАДАЮТ СО СТОЛА ГОСПОД ИХ. Тогда Иисус сказал ей в ответ: О женщина, велика вера твоя, да будет по желанию твоему. И исцелилась дочь её в тот же час».
Подобных примеров в евангельских текстах имелась масса. Поэтому апостолы старой формации настаивали, что вера лишь для одного богоизбранного народа, а все остальные люди на земле псы, которые недостойны спасения и уважения, ибо они презренные гои. Однако реформаторы, которые оказались чуточку сильнее и решили идти до конца, заявляли, что это не верно. Иисус нёс спасение всем, и, дабы облегчить вступление язычников в христианство, необходимо быть более гибкими и подстраивать ритуалы под экспансию. И они оказались настолько убедительны, что в итоге на Соборе была принята резолюция: «Не стоит чинить трудности обращающимся к Богу язычникам, и обрезание делать не обязательно».
С этого Собора начался взлёт христианства, которое с каждым годом всё больше отдалялось от своих иудейских корней, а следовательно, и истинного учения Христа, и тогда возникло такое понятие, как «синкретизм». Кстати, надо пояснить, что сие такое. Синкретизм – это соединение и взаимопроникновение разных религиозных культов в единое целое. Одно изменение повлекло за собой другое, и понеслось. В христианство стали вливаться привлекательные и понятные простым людям мистерии. Египетские – об Озирисе и Изиде, персидские – о Митре и греческие – о Великой Матери Богов, Богородице. Одновременно с этим произошла трансформация учения великого эллинского философа Плотина о трёх великих ипостасях, и появилась святая Троица, которой изначально не было. Затем, по примеру наиболее популярных языческих культов, в массы двинули символизм в виде поклонения статуям, распятиям и иконам. А более или менее регулярно проходившие Соборы исправно вводили новшества, которые могли быть полезны химерическому христианскому культу. Сын человеческий (как сам себя называл Христос из Галилеи) был объявлен богом. Потом было признано, что женщина всё же имеет душу, хотя и с оговоркой, что она по-прежнему сосуд греха и так далее. Христианство кипело и бурлило. Оно спорило и двигалось только вперёд. Священнослужители приходили в новые страны с проповедями о мире и спасении души, а когда получали в свои руки власть и могли влиять на царей, императоров, князей, графов и прочих баронов, натравливали властителей на тех, кто выступал против новой веры, за которой была только пустота.
То же самое происходило на Руси. Языческий князь Владимир Святославич взобрался на вершину властной пирамиды, провёл реформу родной веры и самым главным богом русичей объявил Перуна. Это сразу же поколебало духовный баланс в стране, и единство волхвов было нарушено. После чего Владимир быстро сменил веру, и началось одно из самых кровавых событий в истории нашей страны – Крещение Руси. Тысячи и тысячи людей погибали в боях с дружинами Крестителя, и многие покидали родину, а потом уходили в глухомань. Но в конце концов с христианством произошло то же самое, что и везде. Русская церковь трансформировалась и начала впитывать в себя славянское язычество. Перун стал Ильёй Пророком, Велеса обозначили как святой Власий, образы Макоши и Лады слились с Богородицей, а большинство исконно славянских праздников приурочили к языческим. Вот такой синкретизм в действии, который дополнялся низким качеством обучения священнослужителей и их ересями. Один соль под алтарь кладёт, а потом ею людей лечит и древние наговоры шепчет. Другие тайно капища посещают, кладут требы родным богам и христиане лишь по виду. Третьи молодожёнов вокруг калинова куста водят. А четвёртые по сути своей – натуральные сектанты или сатанисты, толкующие святые писания, как им заблагорассудится. И от всего этого в голове священнослужителей муть, а в душе прихожан – хаос. Однако альтернативы нет, ибо всех наиболее значимых волхвов перебили и на языческих капищах были поставлены храмы Христовы, а человеку вера нужна, хоть и в Христа, главное, чтобы проповедовалось добро. Вот и идут славяне на поклон чужим богам, коих многие уже считают своими.
Таков расклад на середину двенадцатого века по религии на Руси, который дополняется тем, что русские епископы и низовые священнослужители не желают подчиняться Константинополю. И в этот момент рядом с митрополитом Климентом появляюсь я, может, не самый хитрый человек на земле, но понимающий, что предопределения нет, и всё ещё можно изменить. Каким образом? А таким, что русские епископы, подобно апостолам Петру и Павлу, должны отринуть иудейские ценности, сломать систему, найти опору в народе и доказать своё право на верховенство не силой оружия, а силой убеждения. Эту мысль я аккуратно и очень осторожно, дабы не вспугнуть, доводил до Климента, и вскоре он стал считать, что это именно его мысль.
Да, следует окончательно избавиться от иудейских обрядов. Да, необходимо остановить гонения язычников и разрешить им жить среди христиан. Да, именно в слиянии родной славянской веры и христианства спасение людей. И хотя пока это только мысли, я знал, что со временем митрополит Климент сможет её развить, ибо церковь получит с этого немало бонусов. Во-первых, язычников не надо будет выискивать по лесам, так как они окажутся на виду. Во-вторых, отмена гонений на волхвов заставит
