– Трудно сказать… – протянул Зябликов.
– Трудно сказать, раскопал или нет? – рассмеялся Колпаков.
– Трудно сказать, что именно я раскопал… – Лейтенант побарабанил пальцами по рулю. – В общем… Странное нам дело досталось, Борис Иванович, очень странное.
– Вряд ли твой рассказ будет страннее, чем то, что я услышал от Наскального, – проворчал майор.
– А что вы услышали от Наскального?
Было видно, что молоденький полицейский изо всех сил пытается отсрочить собственный доклад, и Колпаков пошел ему навстречу:
– Наскальный сказал, не для протокола, как ты понимаешь… В общем, Наскальный сказал, что офицер, который поймал его в сквере, – не человек.
Майор ожидал любой реакции: бодрого смеха, недоверчивого взгляда, скептического замечания… Не дождался.
Зябликов качнул головой, показывая, что услышал примерно то, что ожидал, и у Колпакова от нехорошего предчувствия засосало под ложечкой.
– А у тебя что?
– Я взял изображение нашего… гм…
– Офицера, – строго произнес майор. – Будем считать его офицером, пока не докажем обратного.
– Хорошо, – покорно согласился лейтенант. – Я взял самое лучшее изображение офицера, обработал его, довел до ума и прогнал через нашу базу.
– Преступников?
– Сотрудников.
До Колпакова не сразу дошло, что он услышал, а когда дошло – не сдержался:
– Ты сдурел?
– На нем была наша форма, Борис Иванович, старая, но наша. Вот я и подумал…
– Так…
База сотрудников… Это было самое логичное и правильное. Так и следовало было сделать, когда они увидели форму НКВД – «пробить» таинственного офицера по базе сотрудников.
«Зачем ты туда полез?!»
Честно говоря, Колпаков склонялся к тому, чтобы принять совет Наскального: закрыть дело о киоске, получить взыскание и спокойно дожить последние рабочие дни до пенсии. Но молодой напарник все испортил.
– В общем, вот. – Лейтенант протянул майору фотографию. – Совпадение не стопроцентное, но…
На одном листе Зябликов распечатал два изображения, слева – офицер из сквера, справа – увеличенная фотография из личного дела. Из старого личного дела. Из очень старого, если судить по качеству снимка, личного дела.
– Кто это? – тихо спросил Колпаков, разглядывая волевое лицо человека справа: короткие волосы, чуть приплюснутый нос, холодные глаза, большая нижняя челюсть… Именно характерная нижняя челюсть, массивная, чуть выступающая, делала его чрезвычайно похожим на офицера из сквера.
– Полковник Степанов Василий Васильевич, – доложил Зябликов. И тут же уточнил: – То есть в отставку вышел полковником, а тогда был как раз капитаном.
– Как раз – это как что?
– Как раз, это как наш офицер. Я посмотрел, у него погоны…
– А тогда, это когда? – перебил молодого Колпаков.
– Во время войны… Ну, когда форма… И форма тоже капитанская, я только что сказал… погоны увеличивал…
– Помолчи.
Лейтенант послушно заткнулся.
Но ненадолго. Подождал, давая майору возможность сравнить изображения, и продолжил:
– Василий Степанов из наших, местных. Был активистом, потом пошел в школу милиции по комсомольской путевке, но не остановился, продолжал учиться и стал офицером. Заслуженный дядька…
– Я вроде помню его похороны, – пробормотал Колпаков, не отрывая взгляд от снимка. – Тогда почти все управление пришло…
– Так ведь он Героем Советского Союза был! За Сталинград получил. Служил в десятой дивизии НКВД, которая там насмерть
