встала…
– Я знаю историю, – вновь перебил напарника майор.
– Во-от… А после войны Степанов бандеровских бандитов из схронов выковыривал, два Боевых Красных Знамени…
– Я понял: дядька заслуженный.
– Герой.
– Я понял, – повторил Колпаков. – Но он умер, я был на похоронах.
– Ага.
– И когда он умер, то был старым. – Майор перевел взгляд на фото офицера из сквера. – А этот совсем молодой.
– Ага.
– И живой… – Предчувствие не обмануло: раскопал лейтенант действительно такое, что к рапорту не пришьешь. Впрочем, в этом деле почти все факты были такими… Не пришиваемыми к рапорту. – Что мы знаем о Степанове?
Майор не хотел спрашивать, но и промолчать не мог. Два лица рядом, точнее – их сходство: это серьезно. Старая форма офицера НКВД – еще серьезнее. Желание найти свежую газету… Страх Наскального…
«А ведь мне всего неделя до пенсии осталась…»
– У Степанова обычное досье, – развел руками Зябликов. – Единственный интересный факт: Степанов очень долго, почти всю карьеру шел за Бортниковым… Помните такого?
– Нет, – покачал головой Колпаков.
– Яков Аркадьевич Бортников, генерал, между прочим. Он тогда в МГБ перешел, а Степанов остался у нас, в милиции. Но до этого все характеристики, представления, в общем – все документы на Степанова подписывал Бортников. И войну они вместе прошагали.
Еще одна фотография: скуластый мужчина в форме старшего офицера. Героем Советского Союза Яков Бортников не стал, но «дядькой» оказался не менее заслуженным, чем Степанов, – орденов и медалей на кителе висело предостаточно.
– Бортников, значит… Наведи о нем справки.
– А что делать с этим? – Лейтенант кивнул на изображения Степанова и Степанова под вопросом.
– А с этим ничего, – усмехнулся Колпаков. – Или ты хочешь сказать, что господин Наскальный видел вчера в сквере давным- давно скончавшегося офицера НКВД? Только молодого?
– Нет, не хочу, – подумав, ответил Зябликов.
– Молодец, – одобрил майор. – И я, несмотря на то что до пенсии мне осталась неделя, тоже промолчу.
– Но информацию на Бортникова поднять нужно? – прищурился лейтенант.
– На всякий случай, – кивнул Колпаков. – Из вполне объяснимого любопытства.
В принципе, все оказалось не так уж и плохо.
Ну, смотря с чем сравнивать, конечно, однако ни одно из мрачных предсказаний, которыми его засыпали родственники, друзья и знакомые, прослышавшие, что Пифуций собрался в Новосибирск, не сбылось.
А предсказаний было достаточно. Ему говорили, что за пределами Тайного Города жизни нет, что там правят челы, которые только и знают, что выискивать нелюдей и расправляться с ними самым жестоким образом, что там повсюду скачут «ковбои», вооруженные пистолетами и в шляпах, жуют жвачку, а в начале разговора обязательно кладут ноги на стол.
В общем – помойка.
В действительности же Пиф оказался в приятном городе, стоящем на берегах широкой и красивой реки, поселился в весьма достойную гостиницу, удивлялся весьма достойной, даже по меркам Тайного Города, кухней, и смущали его всего две вещи. Первая – это совсем не сибирский размер порций в ресторанах и заведениях, из-за чего любящий хорошо покушать Пиф чувствовал себя слегка обманутым. Вторая – категорическое нежелание фаты Роксаны уделять ему внимание. Из-за чего любящий хорошее общество Пиф чувствовал себя одиноким.
Разумеется, конец помнил предупреждение, которое ведьма сделала ему в Тайном Городе, и, разумеется, не придал ему особого значения, будучи твердо убежден в своей абсолютной, безусловной неотразимости.
Знаменитая семейная тайна гарантировала Пифуцию внимание любой женщины, однако Роксана проявила запредельную, прямо-таки чудовищную стойкость, и отказала. И еще добавила, что если из-за его «одиночества» сорвется крайне важная деловая поездка, то одному концу совершенно определенно наступит конец.
Сказано это было таким тоном, что Пифуций внял.
Огорчение его рассеялось сразу после ужина, когда он заглянул в соседний бар и машинально познакомился с симпатичными
