И коридор, в котором очутились Пифуций и Макс, оказался именно таким – магическим.
– Мы еще в тоннеле, или я ослеп?
– Тебе тоже показалось, что стало темнее?
– Ты не заплатил за электричество?
– Уверен, что дело не в этом.
– А в чем?
– Перед рассветом всегда наступает тьма.
– Да ты поэт.
– Пытался, – не стал врать Воронов. – Пописывал в последних классах школы, желая произвести впечатление на…
– Мне, честно говоря, плевать, – перебил склонного к рифмованию спутника конец. – Ну, до тех пор, пока ты не займешься декламацией.
– А если займусь?
– Тогда придется тебя убить. – Пиф улыбнулся. – Я, конечно, сделаю это не так расторопно, как какой-нибудь хван, например, или нав, и без всякого удовольствия, но сделаю.
– Почему? – удивился Воронов.
– А почему нет?
– Не любишь поэзию?
– В твоем исполнении.
– Откуда ты знаешь, что я плохой поэт?
– А ты хороший?
Несколько секунд молодой чел обдумывал вопрос, после чего отвернулся:
– Тоже мне Воланд нашелся…
Конец ответил тихим смешком, который, однако, был почти сразу же прерван:
– Тихо! – прошипел Максим.
– Что опять?
– Слышишь? – Воронов поднял вверх указательный палец.
– Ты начал бубнить стихи?
– Плеск воды.
– Где? – Пифуция передернуло, словно от удара током. – Тоннель заливает вода? На нас несется страшный поток? Мы все умрем?
А «Дырка жизни» по-прежнему не работает, и унести ноги невозможно… Невозможно! Пиф приготовился рухнуть на пол и разрыдаться.
– Я сказал плеск, а не шум потока, – спокойно произнес Макс. – Прислушайся.
Секунд через десять конец понял, чего от него хочет чел, сосредоточился и услышал характерный плеск.
– Мы приблизились к реке?
– Пока не знаю… Но там точно вода, много воды…
– Откуда ты знаешь?
– Получил подтверждение.
– По СМС?
– Очень смешно.
Они сделали еще несколько шагов и вышли из Черного коридора, оказавшись в обширном и столь же плохо освещенном помещении, то ли в гигантской пещере, то ли в невиданных размеров подземном ангаре. Здесь был столь же плохой свет, как в коридоре, но он легко пропускал звук, и кладоискатели оценили размеры помещения по его отражению.
Плеск воды теперь доносился совершенно отчетливо, а сама она мерно колыхалась примерно в пяти ярдах прямо по курсу. Причем урез был ровным, как по линейке.
– Где мы?
– Кажется, я знаю…
Гладкий, но не скользкий пол коридора сменился плиткой, шершавой и не такой ровной, как до сих пор. Максим без труда узнал типовой светло-коричневый кафель советских времен: в туалетах старого корпуса университета, в котором он не так давно учился,
