Адрус продел клинок кинжала под ленту, удерживающую кляп, резанул – лента распалась, кляп во рту женщины ничего больше не удерживало, и она с трудом выплюнула его на пол возле кровати. Глубоко вздохнула, еще раз сплюнула с видимым отвращением и глухо, едва выговаривая слова, сказала:
– Я все поняла. Я умею проигрывать. Я сделаю все, что ты скажешь. Развяжи меня.
Адрус медленно кивнул, и через пару минут женщина уже сидела со страдальческим выражением лица. Она уже и забыла, что бывает так плохо. Сытная жизнь заставляет забывать о плохом…
Времени отдохнуть не было – вот-вот появится персонал, и потому через десять минут Альпина заковыляла к ванной комнате под неусыпным надзором своего конвоира. Не стесняясь и не обращая на него внимания, сделала свои делишки, сняла одежду, приняла душ, оделась и заспешила к входной двери борделя, в которую кто-то уже позвонил, дернув рычаг колокольчика.
Скоро все закрутилось, завертелось – кухарки разжигали очаг, гремели посудой, а тем временем двое охранников пыхтя сбрасывали голые тела мертвецов в дыру – там же, в углу подвала. Дыра выходила в канализацию, что было удобно во всех отношениях – выбросить мусор и переправить туда же тела, освобожденные от бессмертной души.
Охранники ничуть не удивились известию о том, что Филокост и остальные охранники убиты, – Альпина безапелляционно заявила, что те сошли с ума, а потому пришлось их убить. И еще добавила, что охранники должны молчать о том, что стало с их приятелями.
Приказ Альпины суть приказ божества, а посему можно было резать их на кусочки, но никто из них не проронил бы ни слова, зная, что это навредит хозяйке. Удобная вещь – заклинание верности. Стоит своих денег.
Охранники – такие же ветераны, как и покойный Филокост, на первый взгляд не производили впечатления идиотов. Обычные мужчины средних лет, крепкие, сильные, тренированные. Единственное, что бросалось в глаза, – они были слишком спокойными. Ни тени сожаления об убитых товарищах, ни вопросов о том, почему их убили, в чем выражалось безумие боевых товарищей, которых они знали много лет.
С рассвета начался исход клиентов из своих комнат. Ночные разборки никак не повлияли на их сон и развлечения, они ничего не видели и не слышали. Кто-то ушел сразу, кого-то пришлось накормить, кто-то так и остался спать в своей комнате – время оплачено до полудня, почему бы не отлежаться после бурной ночи?
Адрус на них не смотрел. Не интересно. Какая разница, кто эти люди и как выглядят? Он ходил следом за хозяйкой заведения, тихий и незаметный, как тень, будто и на самом деле был тело-хранителем этой женщины.
Альпина уже оправилась от потрясения, занималась обычной хозяйственной деятельностью – отдавала распоряжения слугам, принимала продукты, привезенные утренними разносчиками, – зелень, фрукты, все скоропортящееся, что нельзя хранить больше суток.
Со слов Альпины, общавшейся с Адрусом как ни в чем не бывало, кухня «Птичек» славится вкусными блюдами, а потому нужно строго следить за свежестью продуктов, чтобы не уподобиться грязным портовым заведениям. Адрус молча кивал, не вступая в разговоры, но женщина будто бы и не замечала его упорного нежелания разговаривать на отвлеченные темы.
Вначале это удивило, но потом Адрус понял – как ни странно, Альпина увлечена своим делом и гордится заведением, превращенным ею в первоклассный бордель, который может себе позволить принимать самых высокопоставленных людей Империи.
Когда в дверь позвонил тот, кого очень хотел увидеть Адрус, солнце уже высоко встало над горизонтом, город оживился, улицы наполнились народом, спешащим по своим делам. Адруса удивляло такое количество спешащих людей – некоторые из них просто бежали, нацепив маску сосредоточенного истового желания закончить то дело, к которому они стремились успеть. Куда можно так спешить – никогда не поймет человек, выросший в тихой прибрежной деревне, где все двигаются не спеша, если только не преследуют подранка-зверя, ушедшего в лесные буреломы. Каждый из горожан будто бы хотел прожить две или три жизни, втискивая в одну то, что приходилось на жизнь трех нормальных людей.
«Это столица!» – многозначительно сказал бы Атрап.
Мастер был одет в светлый плащ, похожий на одеяние священника, на голове капюшон, лицо замотано шелковым платком, будто он стеснялся какого-то шрама, уродующего физиономию.
В этом не было ничего удивительного – в городе проживали множество ветеранов, прошедших через огонь приграничных конфликтов, много инвалидов, потерявших конечности, много обожженных, лица которых представляли собой сплошную бугристую массу из кусочков кожи и мяса. Такие лица пугали горожан, особенно детей, потому никто не возражал против ношения подобий масок, закрывающих уродливые шрамы.
Конечно, можно было обратиться к магам-лекарям, которые умели производить с человеческим телом что угодно и знали, как
