Басмач смотрел на свои руки: в шрамах с огрубевшей с трещинами кожей; с пожелтевшими ногтями или скорее даже когтями, с навсегда въевшейся грязью и точками пороховой гари. Но он видел только кровь, темно-красную, почти бордовую. Она покрывала кожу ладоней толстым слоем, пальцы липли друг к другу. Басмач моргнул, и видение исчезло. Он повернул голову к Назару.
У парня шла кровь, тонкая красная дорожка тянулась откуда-то от виска и пересекала щеку. Лежавший поперек рельса Назар был похож на Ахмада, младшего племянника, Басмач заметил это сразу, еще тогда, под Усть-Каменогорском. Нет, фотографического сходства не наблюдалось, да и не могло такого быть. Но, все же что-то неуловимо знакомое присутствовало.
Басмач тяжело выдохнул, схватился за голову: череп сжимало обручами, хотелось выть от боли и биться лбом об рельсу. Несмотря на острый приступ, боль принесла прояснение, змеиный голос стих в голове.
«Что я наделал?!» – он будто проснулся. Что это было, что за вспышка злости? Басмач пощупал пульс, поднял веко – зрачок среагировал на тусклый свет единственной из сохранившихся трубок-ламп.
Басмач собирал раскиданные в драке вещи, натыкаясь на трупы крыс – свежие и успевшие высохнуть до состояния мумий. Крысы буквально усеивали своими тушками все пространство, небольшой отрезок от стены до стены на протяжении нескольких метров. И как они с Назаром не заметили такой хвостато-зубастый «ковер»?
Он повесил оба автомата себе на шею и, взвалив Назара на плечо, продолжил путь. Плохое место. Следовало уйти как можно дальше.
Басмач механически переставлял ноги, то и дело цепляясь ботинками за шпалы или рельсы, брел как в тумане. Но чем дальше он отходил от места с дохлыми крысами, тем легче дышалось. Оказавшись достаточно далеко, он положил Назара у стены, и сел, привалившись спиной к ржавому тюбингу. Этот отрезок тоннеля почти не отличался от того, где они с Назаром друг друга чуть не поубивали.
Однако отличие было: трупы крыс здесь отсутствовали. Да, и с головой стало в порядке. Нет, болеть она не перестала, но зато и кровожадные голоса стихли.
Чиркнув охотничьей спичкой, Басмач поджег спиртовку. Спичка догорела на удивление быстро и обожгла пальцы, но боли он почти не почувствовал. С запахами и звуком, тоже было не в порядке. Басмач ощущал во рту металлический вкус. Поднес руку к лицу, на ладонь капнуло красное – из носа шла кровь. Да, и не только из носа, еще из ушей. У Назара было то же самое. Успевшая засохнуть капля крови стекла вовсе не с рассеченной брови, а из левого уха парня.
Назар разлепил веки. Голова трещала до невозможности. Левая часть лица так вообще, опухла и не ощущалась. Во рту было солоно от крови, он сплюнул. Воспоминание о том, как он стрелял в Басмача, пришло чуть позже:
«Что я сделал?! Что это вообще было? Неужели…» – расфокусированное зрение выхватило из темноты трепещущее на сквозняке пламя спиртовки и сгорбившегося рядом Басмача.
– Что это было?.. – протянул Назар. Опухая, челюсть мешала говорить. – Я стрелял… тебя не задел?
– Нет. Но плащу досталось. Должен будешь, – ответил Басмач, попытавшийся пошутить, но не получилось. – А что случилось, непонятно. Может газ из земли просочился, а может, инфразвук. Там много крыс дохлых было. Дурное место.
Они оба чувствовали друг перед другом вину, и оба не знали что сказать. Что сделано, то сделано. Но ППШ Басмача приказал долго жить, пуля попала чуть ниже затвора и смяла ударно-спусковой механизм в сплошной клубок. У автомата Назара оказался поврежден ствол.
Кряхтя и матерясь, Басмач из двух покалеченных собрал один исправный ППШ и отдал Назару. Себе же бородач оставил двустволку и ТТ.
Дальше шли еще осторожнее, чуть ли не ощупывая и осматривая каждую пылинку и каждый катышек крысиного помета: чтобы заранее заметить опасность.
Рельсы как будто стали подниматься, идти уже было сложнее – постоянный подъем отнимал много сил. Да, и воздух стал значительно влажнее и теплее. Дышалось тяжело, как в парной. Впереди показался грязно-желтый прямоугольник.
На путях стоял состав, маленькие желтые в полоску вагончики с толстой стальной крышей, в которых можно только сидеть, по два места в каждом. И места были заняты. Назар, подсвечивая себе спиртовкой, заглянул внутрь последнего вагона и сразу же отпрянул: из темноты глядел череп, туго обтянутый высохшей, как древесная кора, кожей, и с провалившимся носом.
Из пустой глазницы вылезла крупная многоножка и, деловито перебирая многочисленными острыми ножками, направилась в открытый рот мумии, но пролезть не смогла. Ощупав усиками частокол зубов с широкими щелями, уползла куда-то в темноту по своим многоножничьим делам.
– Не ссы, пацан, мертвые не кусаются. А вот эта многолапая тварина вполне. Очень ядовитая, трогать и гладить не советую. Умирать будешь в страшных корчах. – Басмач прошел к следующему вагону, затем дальше, заглядывая в каждую из вагонеток, пока
