о распространении заразы, Уитмена вызывали всякий раз, как полицейским удавалось выследить потенциального носителя. Однако чтобы оказаться на месте, Уитмену требовалось несколько часов, иногда дней. Зараженные были чрезвычайно агрессивны, и полицейским приходилось их пристреливать, чтобы избежать жертв среди населения. С «кусаками» в полиции тоже не церемонились.
– Я был неподалеку, да и в вертолете для меня место нашлось. Все удачно совпало.
– Это именно то, что нам нужно, – сказал Филипс, облегченно вздохнув. – То, что нужно, чтобы одолеть эту дрянь. Я чувствую.
Исследователи были уверены: заболевание, поразившее Тринадцатую, – неизвестная прежде форма энцефаломиелита. На этом их уверенность заканчивалась. С каждым разносчиком, погибшим от пуль полицейских, уходила надежда на изучение хода заболевания. Тринадцатая была очень ценной находкой.
То, что ее удалось взять живьем, давало возможность собрать эпидемиологический анамнез. Допрашивать ее было без толку – подобно остальным, она совершенно не владела речью, – однако следовало осмотреть ее одежду в поисках следов токсических веществ, и ротовую полость – чтобы составить представление о диете. Возбудитель мог прятаться где угодно.
В Центре искали хоть какую-то зацепку. Исследователи считали, что объект номер тринадцать и дюжина тел в морге – лишь вершина айсберга. Установить, сколько людей уже инфицировано, сколько одичалых разносчиков заразы разгуливают на свободе, было невозможно. Первичные симптомы никого не насторожили – их, вероятно, списали на передозировку лошадиными транквилизаторами или диагностировали, как транзиторный психоз. Часть одичалых, должно быть, выскочила на трассу, где их сбили машины.
Чтобы разгадать ребус – выделить возбудитель и разработать вакцину или хотя бы адекватное лечение – требовалась информация, иными словами, требовалось заполучить живого разносчика заразы. Заняться этим поручили Уитмену – старшему оперативному сотруднику.
– Как ее звать-то? – спросил Филипс.
Уитмен решил, что ослышался, и переспросил:
– Что-что?
– Имя у нее есть? – спросил директор.
Уитмен на секунду задумался, но вспомнить не смог.
– Мне говорили, но я… я забыл. В отчете указано. – Он потер виски кончиками пальцев в надежде освежить память. – У меня был тяжелый день, и если…
Филипс наклонился через стол и схватил Уитмена за правую руку.
На указательном пальце оперативника багровели два пятнышка, две крохотных гематомы, по всем признакам – следы зубов.
Филипс вскинул бровь.
– Она прокусила перчатку, – произнес Уитмен, отвечая на немой вопрос директора. – Но до кожи не добралась.
– Точно?
– Совершенно точно, – заверил его Уитмен и отвел глаза.
Филипс сомневался в правдивости слов Уитмена: у того были все основания соврать. Но если его все-таки заразили, если существует хоть малейшая вероятность этого, что ж, – Уитмен сам очнется в палате пониженного давления. Филипс знал: Уитмен ему еще потребуется. Он кивнул и повернулся к мониторам, на которых, сидя на полу, мерно раскачивалась Тринадцатая.
Положение было аховое.
Уитмен не раз бывал в передрягах. Вылетев из медицинского университета, он поступил на работу в Центр, где как раз устроили цирк вокруг атипичной пневмонии. Он видел вспышки холеры и туберкулеза в городах по всему восточному побережью, не говоря об очагах
Сейчас дела обстояли куда хуже. Хотя никто не кашлял ему в лицо и не умирал у него на глазах. И, тем не менее, налитые кровью глаза не давали ему покоя.
Ничего не выражающие. Опустевшие. За которыми уже никого нет.
