– Сокол в лесу ни к чему, – сказала Очи. – Но с тобой я поеду, мне интересно.
Другие молодые воины тоже стали проситься. Атсур звал всех как добрый хозяин.
В этот момент ко мне скользнула женщина с платом на голове, взяла мою руку и шепотом сказала:
– Царевна, я так рада, что ты здесь, Бело-Синий послал тебя! Положи руку мне на живот, пусть Луноликая даст мне легко родить ребенка, и будет он крепким и смелым воином. В прошлый раз забрала она его из меня на третьей луне…
Глаза ее темно блестели через прозрачную занавесь. В голосе были страх и надежда. Я положила ладонь на круглый твердый живот.
– Благодарю тебя, царевна, – сказала она, будто я избавила ее от боли.
– Рожай воина, – я сказала. – Он нужен нашему люду.
И она вернулась на свое место, а я застыла, охваченная новыми мыслями. Луноликой матери дева хранит люд, дает помощь в родах, победу в битвах, оберегает от бед. Не того ли, что сделала сейчас эта дева, хочет и мой отец – дать защиту люду через меня? И не будет ли тогда шаг мой тоже служением Луноликой? Доля найдет тебя, даже если на дальние откочуешь стоянки, с чужими станешь жить, – сказал ушедший в Бело-Синее воин, и каков бы он ни был, духи через него тогда говорили, ведь земное кочевье его подходило к концу. Доля найдет тебя…
– Царевна, – услышала я вдруг голос хозяина. – Ты лишь однажды посетила наш дом, но мы до сих пор помним, как ты пела сказание. Будь добра, спой снова. Когда еще сюда придешь.
Все стали меня просить, сняли со стены многострунный нун, но я не чуяла веления духов.
– Нет, друзья, не буду сегодня петь.
– Отчего же? Я и не знал, что ты умеешь, покажи, царевна. – Атсур так живо стал просить, что я ощутила злость, но сдержалась.
– Пусть другой, если хочет, споет, а я не буду, – ответила спокойно. Люди приуныли от моего отказа, но тут подал голос Талай:
– С нами Ашкопай из нижнего стана. Этим летом он сказывал на выпасе у своего отца. Я был там, лечил кобылу с белым пятном на боку. Хорошо ли ходит кобыла, Ашкопай?
И все люди обратились к юному мальчику, только этой весной прошедшему посвящение. На его еще детской шапке с красными шариками, свисающими по краям, были фигурки ястреба и быка – знак хлебопашцев из нижнего стана по роду и табунщика, объездчика молодых лошадей по доле. Сам же он был на удивление худ и бледен, и не подумать, что сможет усмирить жеребца. Когда о нем заговорили, его кожа пошла красными пятнами – и лицо, и руки, и шея. Он был ярко рыж и конопат, что на льдисто- белой коже было очень заметно. Худая шея торчала над плечами нелепо и хрупко, как у жеребенка, еще плохо стоящего на ногах. Я решила, что это от голода, который сильнее, чем везде, был в нижних станах.
– Будешь ли петь, Ашкопай? – спрашивали его. – Слышишь ли духов?
– Буду, – кивнул он, справившись со смущением, и ему дали нун. Он удобно устроил его на коленях и пробежался по струнам. Его руки, в веснушках до самых плеч, были тонки, жилисты, а пальцы – длинны. От рыжины или от света ламп даже ногти его казались желтыми. Золотой мальчик, пришло мне в голову в тот миг.
Он настроил арфу, позвал духов и запел. Очень скоро рассказ захватил его. Закатив глаза, отдалившись от всех, он видел и чуял все то, что шептали ему духи, а нам в уши влетало. И скоро сумел он людей за собой увести. Словно в дремоте все сидели и грезили.
